Джеймс Глик - Путешествия во времени. История

Мы могли бы подумать, что слова вне времени — просто фокус языка. Разве время — это такая штука, из которой можно выйти «вовне», как ящик, или комната, или страна, — в общем, место, невидимое нам, смертным? В Послании к коринфянам сказано: « Ибо видимое временно, а невидимое вечно» [138] 2 Кор. 4:12. .

Последнее утверждение и есть примерный посыл азимовского «Конца вечности». С одной стороны — все человечество, живущее во времени. С другой — место невидимое, именуемое Вечностью. С большой буквы «В». Только вместо Бога этот вариант вечности принадлежит самопровозглашенной группе людей, строго говоря, мужчин. (Опять же никаких женщин. Для них доступ в клуб закрыт. Женщины хороши для вынашивания детей, а вечность — неподходящее для этого место.) Эти мужчины называют себя вечными, хотя на самом деле никакие они не вечные. Да и особенно мудрыми, как выясняется, их тоже не назовешь. Они заняты злословием и офисными интригами. Они курят сигареты. Они умирают. Но в одном определенном отношении они играют роль богов — они обладают властью менять ход истории и пользуются этой властью снова и снова. Они раз за разом с упорством маньяков все переделывают.

Вечные образуют закрытое иерархическое общество, меритократическое, но авторитарное. Они разделены на касты: вычислители, техники, социологи, статистики и т. п. Новобранцев, только что попавших в вечность, — а кандидатов забирают из обычного времени в юном возрасте, — называют учениками. Если они учатся плохо, то оказываются в конце концов в работниках, носят тускло-серую форму и занимаются доставкой пищи и воды из времени (судя по всему, даже вечные должны что-то есть) и удалением отходов. Иными словами, работники — это своего рода неприкасаемые. Как можно зрительно представить себе это место — это владение, это царство, существующее вне времени? Как ни печально, но больше всего оно, судя по всему, напоминает какое-то офисное здание: коридоры, полы и потолки, лестницы и холлы. Офисы, отделанные по вкусу текущего владельца. У антиквара может обнаружиться книжная полка. («Настоящие книги! — Он рассмеялся. — Неужели и страницы из целлюлозы?») В большинстве столетий предпочитают более инновационные технологии для хранения информации: «микрофильмы» или «микрофиши», которые можно перематывать и просматривать при помощи удобного карманного прибора.

Вечность поделена на секции, каждая из которых связана с определенным столетием человеческой истории. Для перехода из одной секции в другую вечные используют пресловутую капсулу: все вместе сильно напоминает этажи высоченного небоскреба, связанные лифтом. Лучше не присматриваться слишком внимательно к тому, как это все работает. «Законы обычной Вселенной просто-напросто неприменимы к колодцам времени!»

Между временем и вечностью имеется граница, или барьер, — «нематериальный» разделитель, к которому тоже лучше не присматриваться: «Харлан снова ненадолго задержался у бесконечно тонкой завесы темпорального поля, которое не было ни временем, ни пространством, но которое сейчас отделяло его как от вечности, так и от обычного времени» [139] Здесь и далее «Конец вечности» А. Азимова цитируется в переводе Ю. Эстрина. . Вечность, кажется, граничит с «реальной» Вселенной где угодно и везде. Во всяком случае путешествие из одного места в другое никогда не представляет проблемы. Может быть, вечность находится в четвертом измерении? Азимов не заморачивается с четвертым измерением. Это уже не новость. Он предпочитает квантовую механику и принцип неопределенности:

Барьер, отделявший вечность от времени, темнел тьмой первобытного хаоса, и его бархатистая бездонность была характерно усеяна перебегающими световыми точками, отражавшими субмикроскопические дефекты ткани, которые невозможно устранить до тех пор, пока существует принцип неопределенности.

Подобно Уэллсу, который тоже не стал полностью описывать свою машину времени, Азимов использует литературные уловки и пытается внушить читателям, что они представляют себе то, что невозможно зрительно представить, поскольку, в конце концов, это несуществующая чепуха. «Бархатистая бездонность». Ловко выкрутился [140] Этот абзац присутствовал в первой изданной версии «Конца вечности», но исчез из книжного издания. . И еще симпатичная тонкость: принцип неопределенности расцвечивает первобытную тьму световыми точками.

Сюжет тоже не обходится без проблем. Люди живут в вечности и чем-то занимаются: делают одно, затем другое, чтобы придать сюжету остроту, — и вскоре становится уже невозможно не замечать, что они (вечные) тоже действуют во времени . Они помнят прошлое и тревожатся о будущем, как все и всегда. Они не знают, что произойдет дальше. Что бы ни означало на самом деле пребывание вне времени , это магическое состояние, судя по всему, в принципе не поддается описанию. Здесь же время тоже идет. «Человеческие тела старели, и это было неизбежной мерой времени». Они называют годы «биогодами», а часы — «биочасами». Они говорят друг другу: «Увидимся завтра». Даже в вечности они носят наручные часы, и с этим ничего невозможно поделать.

Поскольку эта вечность создана не богословами, а технократами, у нее есть начало и конец. Начинается она в XXVII веке, после изобретения соответствующей техники (темпоральные поля и всякое такое), и заканчивается в «непознаваемой энтропийной смерти впереди». А пока они развлекаются вовсю, беря на себя роль богов! Социологи описывают общества и предлагают «изменения реальности», призванные создать развилку хода событий и изменить историю. Расчетчики просчитывают судьбы людей, затронутых изменением. Вычислители вырабатывают необходимую «психоматематику». Наблюдатели выходят во время, чтобы собрать данные, а техники делают грязную работу, то есть выжимают сцепление какой-то машины и запускают цепочку событий, призванных предотвратить войну. Когда в дело вступает техник, реальностью становится новая ветвь возможного развития событий. И получается, что прежнего варианта событий просто не было. Он превращается в альтернативу, а память о нем сохраняется только в архивах вечности.

Они убеждены, что творят добро.

Мы осуществляем величайшую миссию [объясняет техник Харлан]. Мы изучаем до малейших подробностей все времена с основания вечности и до последних дней рода человеческого и рассчитываем неосуществленные возможности, а число их бесконечно, но среди них нам надо отыскать самые лучшие, а затем мы ищем момент времени, когда ничтожное действие превратит эту возможность в действительность, но и лучшая действительность не предел, и мы снова ищем новые возможности, и так без конца.