Джордж Массер - Нелокальность: Феномен, меняющий представление о пространстве и времени, и его значение для черных дыр, Большого взрыва и теорий всего

Идеи живут, по крайней мере в краткосрочной перспективе, не потому, что они правильные или неправильные, а потому, что они заставляют людей задуматься. Успех научного или художественного творения определяется в большей мере не тем, что оно представляет собой, а тем, что оно влечет за собой. Истинность определяют потомки, а до той поры более значимой является плодотворность. «Хорошие идеи обладают эдакой дарвиновской способностью к выживанию, а плохие — нет, — писал Леонард Сасскинд. — Хорошие идеи порождают новые хорошие идеи, а плохие не ведут никуда». А еще идея скорее получает распространение, если она помогает другим продвигать свои идеи. Ученые нередко шутят, что если во время лекции кто-то поднимает руку, то вопрос наверняка будет выглядеть так: «Сказанное очень интересно, но как оно связано с моей работой?» Одной из главных причин, по которой новым идеям для признания требуется время, является то, что они по своей природе не связаны с работой других людей.

Консенсус возникает, когда старые вопросы теряют плодотворность, о которой говорил Сасскинд, а новые становятся преобладающими в экосистеме. Вчерашние затяжные споры превращаются в домашние задачки. Но на это требуется время. Иногда ученые пытаются ускорить этот процесс, но обычно такое происходит только в ответ на запрос со стороны. Финансирующие агентства спрашивают совета, за какие проекты лучше платить; Конгресс запрашивает экспертную оценку по текущим вопросам; популяризатор науки расспрашивает квантовых физиков о нелокальности. Такие запросы сродни коллапсу волновой функции в квантовой механике. Когда частица находится в неопределенном состоянии, факт наблюдения может инициировать результат за счет создания парадоксов. Аналогичным образом, принуждение ученых к согласию может иметь нежелательные последствия. Вспомните постоянно меняющиеся рекомендации по вопросу о том, что следует есть или какие исследования необходимо проходить для своевременного выявления онкологических заболеваний. Именно это происходит, когда от ученых требуют результатов до того, как они появятся.

Оторванные от земли физические концепции непонятным образом проникают в нашу повседневную жизнь и становятся восприимчивыми к широким культурным трендам. «Наша цивилизация существует как органическое целое, — сказал Шрёдингер на лекции в 1932 г. — Те счастливчики, которые могут посвятить свою жизнь научным исследованиям, не просто ботаники, физики или химики. Они люди и дети, независимо от своего возраста».

Хотя физики нередко предвосхищают социальные тренды, они плетутся позади, когда дело доходит до концепций пространства. Возможно, иллюзорность пространственного расстояния кажется им слишком радикальной, но мы уже живем в эпоху «смерти расстояний», как выразилась журналист и редактор журнала Economist Франсес Кернкросс. Современные коммуникационные технологии технически, наверное, не могут быть нелокальными, но создают полное впечатление нелокальности. Телеграф и телефон казались почти волшебством в XIX в. и заставляли людей переосмысливать границы своей личности. Теперь мы слышим нечто подобное в отношении новых продуктов Apple. Информационная эра — это лишь очередной этап долгой истории, которая началась с печатного станка и океанских судов. Живым примером того, насколько изменилось наше представление о расстоянии, служит ураган «Катрина», во время которого многие эвакуированные говорили, что впервые выезжают за пределы Нового Орлеана. Разговоры о таком отсутствии мобильности вряд ли можно было бы представить столетие назад, когда люди в среднем не удалялись от своего места рождения более чем на несколько десятков километров. Сегодня люди с высшим образованием, как правило, несколько раз меняют место жительства на протяжении жизни. Пассажирский транспорт может доставить вас практически в любой населенный пункт планеты, и на это уйдет не более 24 часов.

Место проживания больше не определяет судьбу. Наша идентичность по-прежнему формируется на основе старых географических атрибутов — гражданства, этнической принадлежности и расы, однако сейчас есть возможность сконструировать групповую идентичность для себя. Мы выбираем круг друзей и коллег на основе общих интересов и эмоциональной близости и не ограничиваемся теми, кто родился в одной деревне с нами. В этих сетях связей существует собственное понятие социального расстояния, которое отличается от пространственного расстояния.

Я заметил, что современная жизнь видоизменила даже наше чувственное восприятие реального физического расстояния. После восьмичасового сидения перед экраном и привыкания к его иллюзорной глубине трудно оценить реальную глубину. Когда я был ассистентом преподавателя астрономии в магистратуре, студенты, бывало, посмотрев в окуляр телескопа на Сатурн, отстранялись, словно не знали, что делать, вновь смотрели и спрашивали: «Это действительно Сатурн? Это не рисунок? Не проекция?» Некоторые хотели посмотреть в телескоп с другого конца, чтобы убедиться, действительно ли они могут видеть что-то на расстоянии 1,28 млрд км.

По иронии судьбы, впрочем, чем меньше значения имеет расстояние, тем больше оно кажется. Люди жалуются, что сейчас между нами больше световых дней, чем когда-либо, что трудно установить человеческий контакт друг с другом, что о соседях мы можем сказать лишь то, что они кажутся милыми. По ощущениям мы ближе к тем, кто далеко, и дальше от тех, кто рядом. Как бы мы ни сетовали на такую тенденцию, выдерживание дистанции очень важно для современной жизни. Любовь имеет смысл по той причине, что мы остаемся индивидуумами; если бы желание влюбленных слиться в одно целое реализовалось, что осталось бы? По большому счету величайшее зло — это когда расстояние пропадает и мы сливаемся в толпу.

Раздвоенность сейчас стала определяющим элементом физики. С одной стороны, расстояние может не иметь значения на фундаментальном уровне. Когда два человека разделены большим расстоянием, они в действительности могут быть рядом друг с другом в определенном, более глубоком смысле. С другой стороны, наше существование все же требует появления концепции расстояния. Для Эйнштейна необходимость коснуться для оказания воздействия была чем-то на уровне здравого смысла, однако теперь мы понимаем, насколько исключительным и хрупким является этот факт в реальности. «Пространство и время — величайшие объединяющие и разделяющие факторы», — писал в начале XX в. немецкий философ Мориц Шлик. Они делают нас индивидуумами и связывают нас друг с другом. Мы не можем иметь одно без другого.

Если окажется, что пространство и время действительно являются продуктами более глубокого уровня реальности, то никто не знает, какие новые явления нам ждать от этого открытия. Могут ли космические загадки вроде темной материи и темной энергии быть признаком распада пространства? Могут ли существовать условия, позволяющие нам перемещаться быстрее света (предположительно таким образом, который исключает возникновение парадоксов)? С моей точки зрения, эти безрассудные предположения блекнут на фоне простой реализации. Если конечные составляющие Вселенной являются непространственными, то у них нет размера и их нельзя исследовать путем деления на более мелкие части. Они вездесущи. Они могут находиться прямо у нас под носом, но оставаться незамеченными. Мы можем обнаружить самые экзотические явления в самых прозаических местах.