Стивен Вайнберг - Всё ещё неизвестная Вселенная. Мысли о физике, искусстве и кризисе науке

Современная физика элементарных частиц имеет дело с временными интервалами, которые во много раз короче. Время жизни W-частицы (тяжелой заряженной частицы, отвечающей за слабое взаимодействие, которое позволяет нейтронам превращаться в протоны в радиоактивных ядрах) равно 3,16·10 –25с, то есть за это время W-частица, двигающаяся с околосветовой скоростью, даже не успеет преодолеть расстояние, равное диаметру атомного яра.

Меня впечатляет не только тот факт, что теперь ученые сталкиваются со столь длинными или столь короткими интервалами времени. Более удивительным мне кажется то, что наши эксперименты и теории стали достаточно надежными и позволяют получать точные числа вроде 13,8 млрд лет и 3,16·10 –25с с некоторой уверенностью в том, что мы понимаем, о чем говорим.

Активно интересоваться историей науки я начал в 1972 г., когда написал свою первую книгу — учебник по общей теории относительности для студентов старших курсов [42] Вайнберг С. Гравитация и космология. — М.: Мир, 1975. . Чтобы описать предпосылки теории Эйнштейна понятнее, я начал книгу с исторического введения, в котором осветил историю основополагающих идей, то есть неевклидовой геометрии, теории гравитации и принципа относительности.

Изложение истории в этой книге было почти полностью построено на вторичных источниках и опубликованных исследовательских статьях, но к своей второй книге о современной космологии, адресованной более широкой аудитории читателей [43] Вайнберг С. Первые три минуты. — М.: АСТ, 2019. , я подошел более основательно. При работе над книгой, написанной в 1977 г., я, кроме прочего, поговорил с физиками и астрономами, которые имели прямое отношение к совершенному в 1965 г. открытию реликтового излучения, сохранившегося со времен ранней Вселенной. Я хотел лучше понять сложности, которые стояли перед учеными.

Затем я решил предпринять попытку преподавать историю физики студентам. В начале 1980-х гг. сначала в Гарварде, а потом в Техасе я читал учебный курс об открытии внутриатомных частиц — электрона, протона и нейтрона. Материал курса лег в основу новой книги [44] Steven Weinberg, The Discovery of Subatomic Particles (New York: Scientific American Library, 1983; rev. ed., Cambridge: Cambridge University Press, 2003). . Увлекшись историей, я начинал свои поздние труды по квантовой теории поля и квантовой механике с исторических обзоров. Я хотел не только объяснить, откуда пришли эти идеи, но еще и дать студентам, которые будут применять эти теории, ощущение сопричастности великой традиции.

Большая часть моих текстов касалась только новейшей истории физики и астрономии, охватывавшей период с конца XIX в. до настоящего времени. Однако я чувствовал растущую потребность погрузиться вглубь веков и больше узнать о ранних этапах истории науки, когда задачи и стандарты научных знаний еще не обрели современную форму. Чтобы лучше познакомиться с древней историей, я вызвался читать учебные курсы по истории физики и астрономии студентам Техасского университета. Из лекционных конспектов к этим курсам выросла еще одна книга, изданная в 2005 г. [45] Вайнберг С. Объясняя мир. Истоки современной науки. — М.: Альпина нон-фикшн, 2018.

Несмотря на то что в этой книге я уделял повышенное внимание ошибкам, неудачным гипотезам и даже подлым поступкам в истории науки, в целом у меня все же получился рассказ о прогрессе, идущем от первых неумелых шагов классической Греции к ранней науке эллинистических астрономов, математиков, физиков через драматичное развитие средневековых ислама и христианства к расцвету современной науки и научной революции. Я знаю, что такой подход к истории уже не в моде, и преднамеренно адаптировал то, что зачастую осуждается как «виг-интерпретация» [46] Виги — британская политическая фракция, со временем преобразованная в партию, сыгравшую важную роль в проведении Славной революции 1688 г. и выступавшую основным оппонентом партии тори в британском парламенте в XVII–XIX вв. — Прим. пер. истории науки. Поэтому я не был удивлен, когда некоторым историкам не понравилась тематика книги, несмотря на отсутствие в ней явных ошибок.

В завершение всей этой суматохи в марте 2016 г. на одном из своих заседаний в Балтиморе Американское физическое общество провело специальную сессию, названную «Диалог с автором: о книге Стивена Вайнберга “Объясняя мир”». Я написал текст для своего выступления заранее и в декабре 2015 г. опубликовал его в виде статьи в журнале The New York Review of Books. Эта работа сейчас перед вами.

Герберт Баттерфилд был тем самым кембриджским историком, который описал и осудил то, что он назвал «виговским подходом к истории». В 1931 г. в своей одноименной книге молодой Баттерфилд заявил, что «изучение истории с оглядкой на современность является источником всех грехов и софистики в исторической науке» [47] Herbert Butterfield, The Whig Interpretation of History (1931; republished, New York: W. W. Norton, 1965). В этой главе я вслед за Баттерфилдом пишу «Виг» с прописной буквы, когда речь идет о политической партии, и со строчной буквы, когда речь идет об интеллектуальном тренде. . Особое презрение он выражал тем историкам, среди которых оказался и лорд Актон, кто судил о событиях прошлого, исходя из современных этических норм, и кто, к примеру, видел в виге Чарльзе Джеймсе Фоксе исключительно хранителя британских либеральных ценностей. Дело не в том, что Баттерфилд лично не хотел высказывать моральных суждений; просто он считал, что это занятие — не для историков. Согласно Баттерфилду, виговский историк, изучающий католиков и протестантов XVI в., уверен, что, «пока он не укажет правую сторону, из ткани истории будут торчать нитки».

Жесткие высказывания Баттерфилда были страстно подхвачены следующими поколениями историков. Для них оказаться «вигом» теперь не менее ужасно, чем прослыть сексистом, евроцентристом или ориенталистом. Не обошли стороной и историю науки. Историк науки Брюс Хант вспоминает, что, когда он учился в аспирантуре в начале 1980-х гг., слово «виговский» стало распространенным ругательством в среде историков. Дабы избежать подобных обвинений, люди перестали рассказывать об истории прогресса и описывать «общую картину», сместившись на изучение малых эпизодов, сосредоточенных в узких пространственных и временны́х рамках.

Тем не менее, читая учебные курсы по истории физики и астрономии, а также в процессе переработки своих лекций в материал для книги я пришел к мысли, что, как бы кто ни относился к «виговству» в других областях истории, но в истории науки подобный подход занял свое законное место. Очевидно, нет смысла говорить о правильном или неправильном в истории искусств или моды, а также, я думаю, это неуместно и в истории религии. Можно спорить о применимости подобной интерпретации в политической истории, но в истории науки мы действительно можем сказать, кто именно оказался прав. Согласно Баттерфилду, «ни окончательное решение, ни естественный ход событий, ни течение времени не позволяют однозначно утверждать, что Лютер был прав в споре с Поупом, или что Питт ошибался, а Чарльз Джеймс Фокс — нет». Однако мы можем с полной уверенностью сказать: время показало, что в отношении устройства Солнечной системы Коперник оказался ближе к истине, чем сторонники Птолемея, а Ньютон в правоте обошел последователей Декарта.