Стивен Вайнберг - Всё ещё неизвестная Вселенная. Мысли о физике, искусстве и кризисе науке

Посещение Рокфеллеровского университета и знакомство с исследованиями ваших аспирантов напомнили мне о поразительном прогрессе науки в наше время. Тем не менее сейчас, в 2017 г… отношение к науке в обществе хуже, чем я когда-либо видел. В прошлом месяце президент объявил бюджет на 2018 финансовый год, в котором федеральные расходы на фундаментальные и прикладные исследования сокращены на 17 % и теперь достигли наименьшей за последние 50 лет доли от ВВП. Остается только надеяться, что конгресс сможет восстановить некоторые статьи финансирования; даже те председатели комитетов при конгрессе, которые не жалуют налоги, могут защитить организации в рамках своих полномочий.

Но проблема состоит не только в финансировании науки. Управление по науке и технике [120] Служба при президенте США, обеспечивающая всестороннюю научную и техническую поддержку всей администрации президента; основана в 1976 г. — Прим. пер. обезглавлено: там нет директора. Хуже того, сегодня наблюдается беспрецедентный уровень недоверия к результатам научных исследований. Президент во всеуслышание заявил о проблеме изменения климата: «Во многом это ложь. Это мистификация». А назначенный им глава Агентства по охране окружающей среды отверг тот факт, что основной причиной глобального потепления является деятельность человека, и занялся тем, что заменил половину ученых в своем научном совете на руководителей промышленных предприятий. За пределами Вашингтона, в штатах Индиана, Айова, Айдахо, Оклахома и Флорида, местные законодатели и многие школьные советы продавливают преподавание креационизма в государственных школах как благовидной альтернативы современной теории эволюции. (Я рад сообщить, что в Техасе подобные попытки не увенчались успехом.)

Конечно, не всегда скепсис бывает честным и бескорыстным. Многие скептики, отрицающие изменение климата, руководствуются экономическими или политическими интересами, а люди, не доверяющие теории эволюции, преследуют религиозные цели. Однако я думаю, что этот скепсис, кроме прочего, подпитывается ошибочным, хоть и невинным представлением о природе авторитета науки. Люди представляют, что существует научный истеблишмент, который подавляет инакомыслие и меняет свои догмы только после многих лет борьбы с доказательствами противного.

Действительно, вы можете обнаружить, что подобный взгляд поддерживается некоторыми философами и историками науки, в том числе Томасом Куном с его скептическим отношением к научному прогрессу, и теми историками, которые предпочитают игнорировать современное знание при описании науки прошлого, как будто с тех пор не было никакого прогресса в научной картине мира, кроме формальных изменений. Однако я должен признать, что не наблюдаю сильного влияния этого явления на конгресс или на действующую администрацию.

Возможно, сильнее впечатляют популярные истории из области науки, которые показывают, как застывшему научному истеблишменту противостоят смелые скептики. Я хочу привести небольшой пример. В первые годы XX в. выдающийся физик, ставший философом, — Эрнст Мах разошелся во мнениях с международным физическим сообществом. Он отвергал теорию, которая в целом принималась сообществом, и заявлял, что она не доказана и имеет признаки религиозного вероучения. Что ж, наслушавшись популярных историй, вы можете подумать, что бравый философ в итоге должен был доказать свою правоту. И вы ошибетесь. Учение, которое критиковал Мах, было атомной теорией, согласно которой вся обычная материя состоит из атомов, и, конечно, научный истеблишмент оказался прав.

Пожалуйста, поймите, я не утверждаю, будто истеблишмент никогда не ошибается. В области моих собственных научных интересов принятое многими физиками вплоть до 1932 г. представление о строении атомного ядра было ошибочным; неверным было и представление об идеальной симметрии законов природы, существовавшее до 1956 г.; и до 1998 г. физики заблуждались насчет замедления расширения Вселенной. Но все эти ошибочные идеи подвергались сомнениям, а не воспринимались как догматы, и, когда появились доказательства их несостоятельности, профессиональные ученые смогли быстро исправить общепринятые представления с помощью обычных научных методов, без вмешательства скептиков-аутсайдеров.

Скептицизм во многом присущ и самому научному сообществу. Научные теории подвергаются непрерывным строгим проверкам хотя бы потому, что для любого ученого нет ничего лучше, чем показать ошибочность какой-нибудь общепринятой теории. Так было не всегда, особенно в истории медицины, но сейчас такое отношение сохраняется уже долгое время.

В итоге некоторые теории становятся достоверным знанием. Утверждать, что студентам нужно преподавать креационизм, чтобы они могли самостоятельно решить, аргументы какой из сторон в дискуссии об эволюции верны, — это то же самое, что утверждать, что им нужно давать теорию плоской Земли, чтобы они сами решили, кто прав в споре о форме Земли. Больше пользы студентам принесет обсуждение научных вопросов, в которых есть реальные противоречия (например, когда на территории Северной Америки появились первые люди или что считать происхождением жизни?). Но преподавать теорию эволюции и естественного отбора так, будто это нечто спорное, — значит просто лгать нашим студентам.

Точно так же говорить об изменении климата как о спорной проблеме — значит лгать обществу. Нет никаких сомнений в том, что на Земле становится теплее, что повышение содержания углекислого газа в атмосфере приводит к глобальному потеплению, и что экономическая деятельность человека повышает содержание углекислого газа в атмосфере. Земля слишком сложная система, чтобы можно было привести строгие доказательства тому, что ничем не ограниченная экономическая деятельность в будущем приведет к катастрофическому потеплению, но у ученых — экспертов по этому вопросу сложилось единодушное мнение. В целом глупо спорить с научной картиной мира, а в этом конкретном случае, когда на кону целая планета, подобный спор — это безумие.

В сентябре 2009 г. редактор публицистической рубрики в The New York Times предложил мне вместе с еще несколькими университетскими профессорами дать совет первокурсникам, только поступившим в колледж. Я включил режим Полония [121] Герой пьесы У. Шекспира «Гамлет». Суждения героя по ходу пьесы, как правило, ошибочны. — Прим. пер. и подготовил серьезный совет, который должен был помочь студентам в их первый год обучения в колледже. Результат вышел ужасным. Я понял, что не знаю, как давать советы молодым людям, которые сильно отличаются друг от друга и еще сильнее от меня. Кроме того, совет вышел скучным. Моя мудрая жена предложила, чтобы я вместо раздачи советов просто вспомнил, что я чувствовал, когда поступал в колледж, уж в этой-то теме я бесспорный эксперт. В The Times результат оценили и 6 сентября 2009 г. опубликовали мой текст в рубрике публицистики вместе с серьезными рекомендациями первокурсникам от Гарольда Блума, Джеймса Макгрегора Бернса, Стэнли Фиша, Нэнси Хопкинс, Гарри Уиллса [122] Гарольд Блум — американский историк и теоретик культуры, литературный критик и литературовед, библеист, религиовед. Джеймс Макгрегор Бернс — историк и политолог, президентский биограф и авторитет в вопросах стиля и методов руководства. Лауреат Пулитцеровской премии. Стэнли Фиш — литературный теоретик, юрист, писатель и общественный деятель. Нэнси Хопкинс — молекулярный биолог, профессор биологии в Массачусетском технологическом институте, член Национальной академии наук, Института медицины Национальной академии и Американской академии наук и искусств. Гарри Уиллс — писатель, журналист и историк, специализирующийся на американской истории, политике и религии, особенно истории католической церкви. Лауреат Пулитцеровской премии. — Прим. пер. и других. Редакторы озаглавили мое короткое эссе «Меняй курс», возможно чтобы создать впечатление, что я все-таки даю совет.