Дэвид Харви - Социальная справедливость и город

Проникновение саморегулирующегося рыночного обмена во все аспекты социальной деятельности, и особенно в производство, позволило капиталистическим формам выйти за границы городов и интегрировать экономику в целом, сначала на национальном уровне, а потом и на международном. В конце концов рыночные отношения перестали подчиняться моральным принципам сословного общества. Практически все общество теперь регулировалось и формировалось саморегулирующимся рынком. В техническом и экономическом аспектах это вело к тому, что производство товаров проходило многочисленные стадии, развивались внутренние и внешние связи между разными сферами производства, невероятно выросло число трансакций, необходимых для производства конечного продукта, как значительно вырос и потенциал разделения труда. Открылись новые разнообразные возможности, благодаря которым мог производиться и присваиваться прибавочный продукт, выраженный теперь в своей универсальной форме меновой стоимости. В результате совокупный продукт, а также количество прибавочной стоимости в обращении многократно выросли, как выросли и городские центры с их населением.

Есть некоторые значимые различия между предыдущими формами урбанизма и его проявлением в развитых капиталистических странах. «Современный метрополизм» укоренен в глобальной экономике, крайне сложно организованной. Эта экономика представляет собой иерархически упорядоченную структуру, в которой местные центры подчиняют себе прилегающие сельские территории, более значимые столичные центры подчиняют себе более мелкие центры, а все центры вне стран с коммунистическим режимом в конце концов подчиняются центральным столичным территориям в Северной Америке и Западной Европе. Эта экономическая структура, наиболее полно описанная теоретически и эмпирически в работе Лёша (Лёш, 2007), должна рассматриваться в свете присваивания и извлечения добавочного продукта. Франк выдвигает в качестве гипотезы (и приводит в доказательство свидетельства из истории Латинской Америки) интерпретацию пространственной организации, похожей на представленную в анализе Лёша, но понимаемую в терминах modus operandi современного капитализма. В основе этой интерпретации лежит представление об «отношениях эксплуатации, передающих цепной реакцией капиталистический способ связи между капиталистическим миром и национальными метрополисами к региональным центрам (часть прибавочного продукта которых столицы присваивают), и от них — к местным центрам, а далее — к крупным землевладельцам или коммерсантам, которые присваивают прибавочный продукт мелких крестьянских хозяйств или подчиненных им фирм, и иногда даже еще дальше — вплоть до безземельных работников, эксплуатируемых последними. На каждом этапе этого пути относительно небольшое количество капиталистов наверху имеют монопольную власть над множеством подчиненных внизу, присваивая некоторую часть или полностью их экономический прибавочный продукт, и в той степени, в которой они сами не эксплуатируются еще более узким слоем над ними, присваивают его для собственных нужд. Таким образом, на каждом этапе международная, национальная и местная капиталистическая система создает условия для экономического процветания немногих и отсталости — для многих» (Frank, 1969, 31–32).

Тенденция богатых стран богатеть, а бедных — беднеть стала предметом детального исследования (Myrdal, 1957). В общей структуре обращения прибавочного продукта, связанной с этой тенденцией, меняется сам смысл антагонизма между городом и деревней. Фанон считает, например, что отношения города и деревни в колониальном мире реструктурируются из-за специфического положения колониальных стран в цепочке эксплуатации, о которой говорит Франк: «Специфика колониального контекста состоит в том, что экономическая реальность, неравенство и невероятные различия в образе жизни никогда не смогут замаскировать человеческой реальности. Когда мы рассматриваем колониальный контекст в максимальном приближении, становится очевидно, что то, что разделяет мир, начинается с факта принадлежности или непринадлежности к определенной расе, определенному виду. В колониях базис является также и надстройкой. Причина — это следствие; ты богат, потому что ты белый, ты белый, потому что ты богатый. Вот поэтому марксистский анализ нуждается в адаптации всякий раз, когда мы имеем дело с колониальной проблемой» (Frank, 1967, 31–32).

Складывающаяся в результате такого положения вещей городская структура резко дифференцирована: «Город колонизаторов — крепко построенный, весь из камня и стали. Он сверкает огнями; на улицах лежит асфальт, мусорные баки услужливо проглатывают все остатки жизнедеятельности, скрывают их от глаз, от сознания и от памяти…Город колонизаторов хорошо питается и беззаботно живет; его чрево всегда набито деликатесами. Город колонизаторов — это город белых, иностранцев. Город, принадлежащий колонизированным… — это место с дурной славой, населенный людьми с плохой репутацией. Они там родились, не имеет особого значения, когда или как; они там и умрут, и не имеет значения — когда и как. Это мир без простора; люди живут там на головах друг у друга, и их лачуги ютятся на крышах друг друга. Город местных — это голодный город, где нет вдосталь ни хлеба, ни обуви, ни мяса, ни угля, ни света. Город местных — это расползающаяся деревня, город на коленях, город, погрязший в нечистотах. Это город негров и грязных арабов» (Там же).

Экономический антагонизм между городом и деревней здесь замещается «антагонизмом между местным, исключенным из распределения благ колониализма, и его противоположностью, который смог обратить колониальную эксплуатацию себе на пользу» (Frank, 1967, 89). Историческая борьба между городом и деревней в Китае, Алжире и Вьетнаме должна пониматься в этом ключе, и наша концепция урбанизма должна претерпеть соответствующие изменения.

Хотя основной поток присвоения прибавочного продукта направляется из слаборазвитых стран в более развитые капиталистические державы, столичные центры последних сами внутренне дифференцируются в процессе, в котором прибавочный продукт присваивается в «системе максимизации трансакций», — в современном метрополисе. Прибавочная стоимость может извлекаться на любом этапе трансакции, будь то первичный, вторичный (производство), третичный (распределение и обслуживание) или четвертичный, как его можно назвать (финансовая деятельность и манипуляции с денежной массой), секторы экономики. В центре этого клубка трансакций не так-то просто отделить производительную деятельность от непроизводительной. Но по мере роста значимости и размеров столичных территорий, увеличивается и пропорция прибавочной стоимости, извлекаемая путем социально бесполезных и непродуктивных трансакций. Поэтому современный метрополис представляется уязвимым, ведь если объем присвоения прибавочной стоимости в центре (при сохраняющемся уровне прибыльности) превышает объем производства общественного продукта, тогда финансовый и экономический коллапс становится неизбежным. Финансовые спекуляции не являются продуктивной деятельностью (хотя некоторые сказали бы, что они помогают координировать производственную деятельность), и деньги имеют смысл, только если на них можно что-то купить. Вся деятельность должна в конечном итоге опираться на элементарное преобразование естественных материалов в полезные для человека объекты — присвоение должно соотноситься с производством общественно необходимых благ и услуг, а иначе прибыльность будет снижаться.