Дэвид Харви - Социальная справедливость и город

Для стимуляции торговли были созданы банковские институты и технические инструменты, такие как учет по принципу двойной записи. Эти капиталистические техники позже приобрели огромное значение, когда они были перенесены на север Европы итальянскими купцами (многие из которых изначально были сборщиками налогов в перераспределительной системе, поддерживающей институт папства). После упадка городов-государств и последующего затухания торговли в Средиземноморском регионе в XVI веке эти техники продолжали сохраняться в северных странах.

Спор о том, может ли Итальянское государство быть охарактеризовано как собственно капиталистическое или нет, никуда по сути не ведет. Перераспределение оставалось базовым способом экономической интеграции на всей территории, и капитализм не проник в производственные отношения в какой-либо значимой степени. Но с другой стороны, прибавочный продукт присваивался с помощью капиталистических техник в процессе циркуляции торгового капитала. Утверждение, что перераспределение оставалось доминирующим, предполагает, что саморегулирующаяся рыночная деятельность либо отсутствовала, либо играла вспомогательную роль. Ценовая система существовала, но и на севере, и на юге Европы цены отражали баланс условий спроса и предложения, а не являлись сигналами, на которые реагировали бы потребители и производители. Прибыль от коммерческой деятельности зависела полностью от умения купца свести спрос и предложение, но, поскольку сельскохозяйственное производство и большая часть промышленного производства не были организованы на коммерческой основе, купцы должны были максимально выгодно использовать постоянно меняющиеся условия — в этом, собственно, и состояло их мастерство. Сами по себе ценовые сигналы также были подвержены влиянию внешних условий (доступные объемы поставок золота и серебра, снижение стоимости валют и т. п.). Тенденция ограничения торговой деятельности дальней торговлей и регионально-дополняющей торговлей также делала ценовые сигналы несколько ненадежными ориентирами для поведения, поскольку конкуренция практически отсутствовала, а степень неопределенности была огромной. Однако в XIII–XIV веках относительная стабильность того, что Лопес называет «внутренней» дальней торговлей (в основном в приграничных районах Средиземноморья), придала другой характер этой торговле: «Это был высококонкурентный рынок, успех на котором зависел во многом от эффективности, быстроты и чуть ли не мелочного расчета транспортных расходов, таможенных пошлин и рыночных условий. Инвестиции были относительно надежны, а прибыль обычно была скромной, даже по современным меркам…Сокращение предельных прибылей и невероятное увеличение объемов перевозок ускорили развитие техник ведения коммерции и медленно подрывали превосходство путешествующего купца над оседлым дельцом».

Тем не менее «внутренняя» дальняя торговля все еще существовала независимо от местной торговли и местной продукции, которые ожидаемо могли бы стать основой настоящих ценообразующих рынков современного типа. Только уже в годы упадка Венеции, в начале XVI века, стали появляться контуры саморегулирующейся, регионально интегрированной экономики, но и эта экономика все еще не была объединена с городским промышленным производством или с дальней торговлей.

Переход к новому способу производства в Европе, последовавший за разложением старого способа, вызванного внедрением торгового капитализма, зависел от условий, находящихся вне контроля самих городских центров. В средневековой Европе Маркс усмотрел два возможных направления развития: первый — «действительно революционизирующий путь» — превращение производителя в купца или капиталиста. Второй, который не мог дать толчок смене способа производства, — расширение контроля торгового капитала над производством ( Маркс К., Энгельс Ф . Соч. Т. 3. С. 367). Зарождение промышленного капитализма не могло произойти без трансформации производителей в купцов и капиталистов. Именно этому перерождению всячески препятствовали все экономические и институциональные формы феодального общества. Так что, прежде чем производители превратились в торговцев и капиталистов, им пришлось преодолеть множество барьеров, расставленных на их пути феодальным порядком. И именно эту задачу торговый капитал решил самым успешным образом.

Торговый капитализм не отличался стабильностью. Он постоянно стремился, а в конце концов просто был вынужден расширять свой контроль над производством. Торговый капитализм благоволил расширенному производству, так как необходимо было постоянно увеличивать оборот прибавочной стоимости, чтобы поддерживать определенный уровень прибыли. Это расширение превращало экономику из производственной основы, из которой извлекались потребительные стоимости, в производственную основу для извлечения меновых стоимостей, и это отчасти было причиной «неразвитой интеграции» торгового капитала с производством. Другая, возможно, еще более серьезная причина состояла в том, что в условиях растущей конкуренции привилегии монопольной торговли, на которые опирался торговый капитал, чтобы поддерживать различия в экономическом развитии регионов, стало сложно сохранять и контролировать, и поэтому стало так важно получить контроль над производством. Контроль торгового капитала над производством — что мы видим в средневековой Фландрии, Венеции и Флоренции и во многих более мелких городских центрах и в сельских районах (пример — сельская суконная промышленность в Англии) — не революционизировал организацию производства по капиталистическому принципу. Он способствовал введению новых техник, но задачей по сути являлось лишь получить контроль над источником предложения, а не капитализировать его.

Наши возможности интерпретации средневекового урбанизма и последовавшего перехода к промышленному урбанизму зависят от нашей способности выделить ключевые точки перехода от феодализма, через торговый капитализм, к промышленному капитализму. Если наша интерпретация правильна, то нам необходимо разобраться с двумя стадиями этого процесса:

1. Создание региональной, национальной, в конечном счете наднациональной пространственной экономики, в которой ресурсы, люди и продукт могут вовлекаться в обращение с помощью ценообразующих рынков.

2. Внедрение рыночного обмена во все стадии производства, а не только в распределение, как при торговом капитализме.

Первая стадия в целом была завершена при торговом капитализме, а вторая потребовала последующей революции. Различие между перераспределительным урбанизмом феодального общества и урбанизмом торгового капитализма состоит почти целиком в том, что последний произвел пространственную интеграцию и преодолел локальную изолированность, характерную для феодализма. Внутри этого эффективно организованного пространства в центрах торговли могла успешно аккумулироваться прибавочная стоимость и развиваться все финансовые ловушки капиталистического предпринимательства (например, в сфере финансовой технической экспертизы). К концу XV века, например, голландцы выстроили хорошо интегрированную региональную пространственную экономику, что дало им достаточные конкурентные преимущества, чтобы вступить в борьбу за торговую монополию против Ганзейского союза и в результате одержать победу (Postan, 1952, 251–253). Нидерландская революция в конце XVI века символизировала собой окончательный и решительный разрыв торгового капитализма с системой старого сословного общества. Амстердам, куда внезапно потекли богатство, население и экспертные знания, причиной чего было бегство купцов из Южных Нидерландов под угрозой завоевания испанцами (которое особенно сильно ударило по торговле в Антверпене), стал совершенно независимым центром, где бал правил торговый капитализм. Пространственная интеграция экономики вокруг Лондона происходила подобным же образом. С начала XVI века хорошо организованная сельскохозяйственная экономика, действовавшая на основе ценообразующих рынков, начала расширяться, чтобы удовлетворить запросы Лондона в продовольствии (Fisher, 1935). Расцвет этого «острова сельскохозяйственной активности» сыграл важную роль, поскольку происходил в сфере, более всего подходящей для ценообразующих рынков. К началу XVII века Лондон в отношении развития торгового капитализма достиг уровня сравнимого с Амстердамом.