Виктор Смирнов - Гражданственность и гражданское общество

Следует обратить внимание на еще одну важнейшую черту, присущую властной вертикали в Константинополе и позже в России вплоть до сегодняшнего дня. Это иерархичность власти, которая в Новое время была утеряна на Западе. Вернее сказать, в западной культуре сам принцип иерархии претерпел кардинальные изменения.

Термин «иерархия» (от hieros — святой, arche — власть) появляется у Псевдо-Дионисия Ареопагита в его трактатах «О небесной иерархии» и «О церковной иерархии». Там мы находим вполне ясное определение этого термина: «Иерархия… есть священное устроение, знание и действие, уподобляющееся, насколько это возможно, божественному и к дарованным ей от Бога озарениям соразмерно для бого-подражания возводимое» [89].

Итак, согласно Дионисию, иерархия — это отражение божественного порядка в субъектах, стремящихся уподобиться божественному. Как следствие, иерархия в оригинальном виде может мыслиться как последовательность элементов, уровней, расположенных от высшего к низшему. Именно так и в Византии, и в России (в том числе и в СССР) выстраивалась властная вертикаль. Легитимность власти распространялась не от низшего к высшему (согласно принципу субсидиарности), а, наоборот, от высшего к низшему, что и предполагает иерархия. Царь (император) освящал и придавал легитимность князьям и вельможам, и так, сверху вниз всему общественному организму. Впрочем, и высшая власть точно так же получала легитимность сверху, от начальной, высшей точки иерархии, от Бога как абсолютного источника легитимности. В советскую эпоху таким источником легитимности стала идея коммунизма.

Иначе дело обстояло на Западе, начиная с Нового времени. Само понятие иерархии потеряло свой сакральный смысл и было поставлено с ног на голову. Под иерархией стали понимать «систему последовательно подчиненных элементов, расположенных от низшего к высшему» [129, с. 264]. Подобный взгляд стал важным элементом всей структуры не только политического мировоззрения, но и рационального знания как такового. Идеи народовластия, демократии, гражданского общества в контексте западного понимания иерархии можно прямо соотнести с научными теориями классического рационализма, например теорией Дарвина. Взгляд на иерархию как на структуру восхождения от низших элементов к высшим стал важнейшей частью рационалистической картины мира, утвердившейся на Западе.

Таким образом, еще в византийскую эпоху оформились идеи симфонии и коллективного спасения, иерархии власти и «литургического» общества, что позже, уже в России преломилось в идею «соборности». Община как основной способ социально-экономической организации в земледельческой сфере получила в Византии правовую форму, что, несомненно, способствовало устойчивости общины и в России, где византийское право играло важнейшую роль вплоть до Нового времени, а в ряде случаев и дольше. Названные идеи естественным образом через приобщение к религиозной традиции были перенесены и на отечественную почву.

Когда в конце XIV в. Великий князь Московский Василий I отказывался подчиниться Византийскому императору, он получил очень характерную отповедь от Константинопольского патриарха. «Невозможно, — писал патриарх Василию I, — христианам иметь церковь, но не иметь царя, ибо царство и церковь находятся в тесном союзе и общении между собой, и невозможно отделить их друг от друга. Святой царь занимает высокое место в церкви, — он не то, что поместные государи и князья» [9].

Особенную остроту вопросы отношения церкви, царства и общества приобрели в России после падения Константинополя в 1453 г. Миссию православного царства примерило на себя Московское государство. Еще в посланиях старца Филофея царь именуется «хранителем православной веры», т. е. имеет церковные задачи, церковную власть, а митрополит Макарий (современник Иоанна IV) доходит до формулы: «Тебя, государь, Бог вместо Себя избрал на земле и на престол вознес, поручив тебе милость и жизнь всего великого Православия» [101, с. 49].

Надо подчеркнуть именно это специфическое обоснование самодержавия царя. Не воинской силой, не юридическим правом легитимизируется царская власть, но выполнением им сакральной миссии, осуществлением связи земли и «неба». Известный апологет царской власти Иосиф Волоцкий, возвеличивая своей позицией царскую власть, твердо исповедал, что неправедный царь — «не Божий слуга, но диаволов», что естественно лишало такого «неправедного» царя права на владычество православным царством. Не нарушение каких-либо прав подданных, а измена «литургии» всего народа по святому служению была тем нарушением, которое определенно предоставляло подданным право на сопротивление такой «диаволь-ской» власти. Уже здесь мы видим источник необыкновенной силы и в то же время удивительной хрупкости нашего общества.

В XVI в. в Московском царстве происходят глубокие реформы на уровне местного самоуправления. Были отменены кормления и введена губная и земская системы. Формально многие свойства органов самоуправления напоминают аналогичные органы, развивавшиеся в то же время в странах западной Европы. Тем показательнее сущностные отличия отечественных земств от западных представительских учреждений.

В. О. Ключевский решительно отказывает земским учреждениям Московского государства в праве называться самоуправлением в привычном, известном с Запада смысле этого понятия. «Местное самоуправление в настоящем смысле слова есть более или менее самостоятельное ведение местных дел представителями местных обществ с правом облагать население, распоряжаться общественным имуще — ством, местными доходами и т. п. Как нет настоящей централизации там, где местные органы центральной власти, ею назначаемые, действуют самостоятельно и безотчетно, так нет и настоящего самоуправления там, где выборные местные власти ведут не местные, а общегосударственные дела по указаниям и под надзором центрального правительства» [119]. Историк утверждает, что дело не столько в выборе или в назначении местных властей, сколько в свойстве самых функций, ими отправляемых, и в степени их зависимости от центральной власти. «Рассматривая круг дел губных и излюбленных земских старост, сбор государственных податей, суд и полицию, видим, что это были все дела не местные, земские в собственном смысле, а общегосударственные, которые прежде ведались местными органами центрального правительства, наместниками и волостелями. Следовательно, сущность земского самоуправления XVI в. состояла не столько в праве обществ ведать свои местные земские дела, сколько в обязанности исполнять известные общегосударственные, приказные поручения, выбирать из своей среды ответственных исполнителей «к государеву делу». Это была новая земская повинность, особый род государственной службы, возложенной на тяглое население», — добавляет он [119].