Мюррей Букчин - К освободительным технологиям

Я не собираюсь обсуждать тот факт, что за метром электрического провода стоят медная шахта, машины, необходимые для ее работы, фабрика по производству изоляционных материалов, медеплавильное и литейное предприятие и транспортная система развоза проводов, а за каждым из них — другие шахты, предприятия, машиностроительные заводы и т. д. Медные шахты с таким типом добычи, какой возможен с нынешними машинами, имеются далеко не везде, хотя из отходов нашего современного общества можно количество меди и других полезных металлов, достаточное для того, чтобы обеспечить последующие поколения всем необходимым. Но предположим, что медь принадлежит к ощутимой группе таких материалов, которые могут быть предоставлены лишь с помощью транспортной сети, охватывающей всю страну. Насколько необходимо было бы при этом разделение труда в привычном нам смысле слова? Да ни насколько. Во-первых, медь можно распределять между свободными автономными общинами, наряду с другими продуктами — как производимыми, так и теми, в которых имеется потребность. Для такой системы распределения не нужно посредничество централизованного бюрократического организма. Во-вторых, что еще важнее, община, живущая в районе с крупными запасами меди, не была бы чисто медедобывающей общиной. Это стало бы лишь одним из многих видов ее хозяйственной деятельности — частью более крупной, законченной, органичной хозяйственной арены. То же самое относилось бы и к общинам, где климат оказался бы наиболее подходящим для выращивания определенных средств питания или чьи недра таили бы в себе редкие ископаемые, имеющие уникальное значение для всей страны. Каждая община приближалась бы к местному или региональному самообеспечению. Она пыталась бы достичь целостности, поскольку целостность рождает целостных, уравновешенных людей, живущих в симбиозе с окружающей их средой. Даже если бы ощутимая часть хозяйства области подпадала бы под разделение труда в масштабе страны, подавляющее большинство экономического потенциала общества все равно оставалось бы у общин. Если не разрывать общины, то интересы части человечества никогда не будут приноситься в жертву интересам человечества в целом.

Основополагающее чувство порядочности, сопереживания и взаимопомощи составляет самую сердцевину поведения людей. Даже в нынешнем жалком буржуазном обществе мы не так уж редко видим, как взрослые спасают детей от опасности, даже, возможно, рискуя собственной жизнью. Мы не удивляемся тому, что шахтеры, например, рискуют жизнями для спасения засыпанных коллег, что солдаты даже под сильным обстрелом уносят с поля боя раненых товарищей. Наоборот, нас часто шокируют случаи, когда помощь не оказывается — когда крики девочки, которую убивают ножом и которая пытается спастись от смерти, затихают, не услышаны, посреди квартала, где обитает средний класс.

Но в этом обществе нет ничего, что гарантировало бы хоть малейшую солидарность. То, что от нее остается, существует вопреки современному обществу, вопреки всем его реалиям, как непрерывная борьба врожденного доброго начала в человеке против врожденного зла этого общества. Можем ли мы представить себе, как поведут себя люди, когда эта порядочность освободится в полной мере, когда общество заслужит уважения и даже любви со стороны отдельного человека? Мы — все еще отпрыски наполненной насилием, кровожадной, низкой истории, конечные продукты господства человека над человеком. Возможно, мы так никогда и не сможем покончить с этим состоянием господства. Будущее может уничтожить нас и всю нашу цивилизацию в вагнеровской «гибели богов». Каким идиотизмом это было бы! Но мы можем и покончить с господством человека над человеком. Мы смогли бы, наконец, порвать цепи, что приковывают нас к прошлому, и добиться гуманного, анархического общества. Разве не стало бы верхом абсурда, даже бесстыдством пытаться измерить поведение будущих поколений теми же критериями, которые мы презираем в нашу собственную эпоху? Свободные люди не будут алчными; свободная община не станет пытаться господствовать над другими, обладая потенциальной монополией на медь. Компьютерные «эксперты» не будут пытаться поработить автомехаников. И никогда уже больше не будут писаться сентиментальные романы об умирающих от тоски и чахотки молодых девушках. Мы можем просить свободных мужчин и женщин будущего только об одном: простить нас за то, что все это продолжалось так долго и оказалось таким трудным. Подобно Брехту, мы можем просить их почтить нас со снисхождением, подарить нам свое сочувствие и понять, что мы обитали в самых глубинах социального ада.

Но тогда они и сами наверняка будут знать, что им следует думать, не нуждаясь в том, чтобы об этом сказали им мы.

Мюррей Букчин

Нью-Йорк, май 1965 года

И Юнгер и Эллюль полагают, что поглощение человека машиной неотрывно от развития самой технологии, и их произведения заканчиваются яростно-разочарованными замечаниями. Эта позиция служит отражением социального фатализма, о котором я говорил, особенно в форме, встречающейся у Эллюля. Его идеи симптоматичны для современных социальных наук. См.: Friedrich Georg Junger. The Failure of Technology. Chicago, 1956; Jacques Ellul. The Technological Society. London, 1965.

См.: П.А. Кропоткин. Взаимопомощь как фактор эволюции. М., 2007.

Думаю, что развитие «рабочего государства» в России в основном подтверждает анархистскую критику этатизма Маркса. Современным марксистам стоило бы привлечь на помощь критику товарного фетишизма самим же Марксом в «Капитале», чтобы понять, каким образом в условиях товарного обмена все (включая государство) имеет тенденцию превращаться в самоцель.

Здесь следует учитывать разницу между трудом, приносящим человеку удовлетворение (work), и тяжелым трудом — «вкалыванием» (toil).

Исключительно количественное представление о новой технологии, добавлю я, не только архаично с экономической точки зрения, но и реакционно в этическом отношении. Такой подход сохраняет старый принцип справедливости в противоположность новому принципу — свободы. Справедливость исторически вытекает из мира материальной нужды и труда; она предполагает нехватку ресурсов, которые распределяются «справедливо» или «несправедливо» с этической точки зрения. Справедливость, даже «равная справедливость» есть концепция ограничения, предполагающая и включающая отказ от благ и затрату времени и энергии на производство. В тот момент, когда мы преодолеваем концепцию справедливости, переходя от количественных к качественным возможностям современной технологии, мы вступаем в неизведанную область свободы, которая основана на спонтанной организации и полном доступе к жизненным благам.