Марсель Мосс - Социальные функции священного

II

Таковы, как нам кажется, основные моменты, на размышление о которых могут навести три эссе: «Психология и социология», «Идея смерти» и «Техники тела». Еще три работы, дополняющие этот том (и занимающие большую его часть) — «Общая теория магии», «Очерк о даре» и «Понятие личности» [1148]— представляют не менее важный аспект мысли Мосса, который легче выделить, если проследить путь, проделанный им за двадцать лет, разделяющих «Магию» и «Дар», вехи которого таковы: «Искусство и миф» [1149], «Anna-Virâj» [1150] [1151], «Происхождение понятия денег»1-, «Боги Эве денег и обмена» [1152], «Архаическая форма договора у фракийцев» [1153], «Комментарии к одному тексту Посидония» [1154], и дополнить капитальное «Эссе о даре» текстами, свидетельствующими о той же ориентации: «О некоторых примитивных формах классификации» [1155](в соавторстве с Дюркгеймом), «Эссе о сезонных изменениях эскимосских сообществ» [1156], «Gift, Gift» [1157], «Родство в шутку» [1158], «Wette, Wedding» [1159], «Мужское и женское имущество в кельтском праве» [1160] [1161], «Цивилизации» , «Фрагмент плана общей описательной социологии» [1162].

Действительно, хотя «Эссе о даре», вне всяких сомнений, является шедевром Мосса, его самым известным произведением, оказавшим на других исследователей наиболее глубокое влияние, мы бы допустили грубую ошибку, оторвав его от других работ. Именно «Эссе о даре» вводит и утверждает понятие тотального социального факта, но мы без труда заметим, как это понятие связывается с другими темами, рассмотренными выше и лишь на первый взгляд отличающимися. Можно даже сказать, что оно их направляет, поскольку, подобно им, понятие тотального социального факта лишь более систематично и полно пытается определить социальную реальность; лучше сказать, пытается определить социальное как реальность. Ведь социальное обретает реальность, лишь интегрируясь в систему, и это один из главных аспектов понятия тотального факта: «После вынужденных и несколько излишних разделений и абстракций, социологи должны попытаться вновь собрать целое». Но тотальный факт не станет таковым благодаря простой реинтеграции разрозненных аспектов — семейного, технического, экономического, юридического, религиозного, каждый из которых с определенной точки зрения мог бы представлять всю целостность. Он воплощается в индивидуальном опыте, причем двояко: прежде всего, в индивидуальной истории, «позволяющей наблюдать поведение целостных существ, не расчлененных на отдельные способности», и затем в том, что хорошо бы назвать (возвращаясь к архаичному значению слова, применимость которого в данном случае очевидна) антропологией, то есть системе интерпретации, учитывающей одновременно физический, физиологический, психический и

социологический аспекты всех форм человеческого поведения: «Изучения только одного фрагмента нашей жизни — жизни в обществе — недостаточно».

Таким образом, тотальный социальный факт трехмерен. Измерение социологии с многочисленными синхронными ему аспектами он должен совмещать с измерением историческим, или диахроническим, а также с измерением физиопсихологическим. Такое тройное соотнесение возможно только применительно к индивидуумам. Если обратиться к «изучению конкретного факта в его целостности», нельзя не заметить, что «им являются не молитва или право, но меланезиец с того или иного острова, Рим, Афины».

Следовательно, понятие тотального факта непосредственно связано с двойной проблемой, до сих пор представлявшейся нам единой: надо определить отношения социального и индивидуального, с одной стороны, и физического (или физиологического) и психического, с другой. Будет проще понять причину связи понятия тотального факта и этих двух типов отношений, если учесть, что причина эта тоже имеет двоякий характер: с одной стороны, только в рамках всей серии упрощений можно получить тотальный факт, включающий в себя 1) различные варианты модальности социального (юридический, экономический, эстетический, религиозный и т. д.); 2) различные моменты индивидуальной истории (рождение, детство, период образования, отрочество, женитьба и т. д.); различные формы выражения, начиная с таких физиологических феноменов, как рефлексы выделения, замедления и ускорения, и заканчивая бессознательными категориями и коллективными или индивидуальными сознательными представлениями. Все это хорошо, но лишь в одном смысле, социальном, поскольку только в форме социального факта все этй столь разнородные элементы могут получить глобальное значение и стать целым. Однако не менее справедливо и обратное: единственную гарантию того, что тотальный факт будет соответствовать реальности, а не окажется собранием произвольных, хотя и правдоподобных деталей, может нам дать только его обнаружение в конкретном опыте: прежде всего, в опыте некоторого локализованного во времени и пространстве общества, то есть «Рим, Афины», но также и произвольного индивидуума из какого-либо из этих обществ — «меланезиец с того или иного острова». Поэтому в определенном смысле верно, что любой психологический феномен действительно является социологическим феноменом, что психологическое отождествимо с социальным. Однако в другом смысле все обстоит прямо противоположным образом: доказательство социального может быть только психологическим, иначе говоря, мы не можем быть уверены, что поняли смысл и функцию некоторого социального института, если не можем установить его влияние на индивидуальное сознание как определенное переживание. Поскольку это влияние — составная часть института, любая интерпретация должна совместить объективность исторического или сравнительного анализа с субъективностью переживания. Рассматривая то, что показалось нам одним из направлений мысли Мосса, мы пришли к предположению о взаимодополнительности психического и социального. Эта взаимодополнительность не статична, в отличие от двух половинок головоломки, она динамична и проистекает из того факта, что психическое является как простым значащим элементом для более обширной символистической системы, так и средством верификации некоторой реальности, многочисленные аспекты которой не могут быть представлены в форме обобщения вне психического.

Таким образом, в понятии тотального социального факта мы видим нечто гораздо большее, чем просто рекомендацию исследователям не забывать связывать земледельческие техники и систему ритуалов или конструкцию лодки, форму семейного поселения и правила распределения улова. Тотальность социального факта означает не только то, что все наблюдаемое становится частью наблюдения, но и другое: в науке, где наблюдатель обладает той же природой, что и его объект, сам наблюдатель оказывается частью своего наблюдения. Мы здесь имеем в виду не искажения, неизбежно вносимые этнологическим наблюдением в изучаемое общество, ибо эта проблема свойственна не исключительно социальным наукам; она проявляется всюду, где требуются тонкие измерения, то есть там, где наблюдатель (он сам или средства наблюдения) принадлежат тому же порядку величины, что и наблюдаемый объект. Тем более что установили наличие этой проблемы физики, а не социологи, хотя последних она также затрагивает. Особенности положения социальных наук другого рода проистекают от свойств их объекта. Он может быть одновременно объектом и субъектом, то есть, говоря на языке Дюркгейма и Мосса «вещью» и «представлением». Конечно, можно было бы утверждать, что естественные науки и физика находятся в одинаковом положении, поскольку любой элемент реальности есть объект, который порождает определенные представления, и полное объяснение объекта должно учитывать не только его собственную структуру, но и представления, посредством которых мы воспринимаем его свойства. Теоретически все верно: тотальная химия должна объяснять как форму и распределение молекул в клубнике, так и уникальный вкус, происходящий от этого устройства клубники. Однако, как показывает история, науке вовсе необязательно идти так далеко: в течение веков и даже тысячелетий (мы же не знаем, когда она достигнет цели) она может совершенствовать свое знание объекта, не касаясь неизбежно нестабильного различия между собственными качествами предмета (только они ее и интересуют) и качествами, производными от субъекта, исследование которых вовсе не так обязательно.