Юрий Пахомов - Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Утверждение в сознании большинства североамериканцев идеи о себе как о избранной нации, нации–спасительницы, ставшей со временем почти официальной верой, происходило в течение всей истории США. Оно имело прочные основания в задавшем вектор североамериканской ментальности кальвинизме, однако со временем приобретало более светский характер и поддерживалось как убежденностью в преимуществах республиканско–демократического строя, так и стремительным ростом экономики и общего благосостояния населения.

Выше уже шла речь о том, что одной из важнейших предпосылок североамериканской ментальности, особенно в Новой Англии, являются ее протестантские, прежде всего пуританские основания, а также связанный с ними изначальный демократизм общин первопоселенцев. Теперь следует специально остановиться на рассмотрении раннего, как его в 30‑х гг. XIX в. зафиксировал А. де Токвиль, состояния североамериканской демократии и связанных с ней основополагающих черт индивидуального и общественного сознания граждан США первых десятилетий существования этого государства.

Основой демократии в США изначально выступали «безраздельная власть большинства» 477 477 Токвиль А. де. Указ. соч. — С. 194. и равенство при высоко ценившейся индивидуальной предприимчивости и глубокой правовой культуре. «Мысль о том, что большинство имеет право управлять обществом в силу своей мудрости была принесена в Соединенные Штаты первыми жителями этой страны ... проникла в народные нравы и проявляется в мельчайших привычках» 478 478 Там же. — С. 195. .

Моральная сила большинства основывается на разделяемом всеми в США принципе, согласно которому интересы большинства должны преобладать над интересами небольших групп людей. Все группы населения готовы признать власть большинства, поскольку каждая из них надеется когда-либо воспользоваться им в своих интересах. Поэтому большинство в Соединенных Штатах оказывает решающее воздействие как на дела, так и на мысли людей. Когда оно выступает за что–либо, «никакая сила не в состоянии не только остановить его, но и замедлить его движение и дать ему возможность услышать тех, кого оно походя уничтожает» 479 479 Там же. — С. 195. .

К кому, риторически вопрошает французский интеллектуал, «может обратиться в Соединенных Штатах человек или группа людей, ставших жертвами несправедливости? К общественному мнению? Но оно отражает убеждения большинства. К законодательному корпусу? Но он представляет большинство и слепо ему повинуется. К исполнительной власти? Но она назначается большинством и является пассивным инструментом в его руках. К силам порядка? Но сила порядка — это не что иное, как вооруженное большинство. К суду присяжных? Но суд присяжных — это большинство, обладающее правом выносить приговоры. Даже судьи в некоторых штатах избираются большинством. Таким образом, как бы несправедливо или неразумно с вами ни поступили, у вас есть только одна возможность — подчиниться» 480 480 Там же. — С. 199. .

Попутно заметим, что при таком положении дел для установления некоей группой своей власти над американским обществом необходимо было научиться манипулировать общественным мнением, исподволь навязывать большинству определенные мысли и убеждения, представляющиеся ему как органически его собственные. Для этого нужны были крупные средства и соответствующие пиар–технологии. То и другое в органической взаимосвязи развилось в США до невиданных в мировом масштабе размеров в течение XX в. и определяет политическую жизнь страны и ее поведение на международной арене сегодня.

Но вернемся к состоянию североамериканского общества второй четверти XIX в., когда в этой стране крупных состояний (если не считать плантаторских владений) и отработанных технологий манипуляции общественным мнением еще практически не было. Негативные явления всесилия власти большинства, приводящего как к деспотизму законодателей, так и к произволу государственных служащих, были заметны уже тогда. В первую очередь они проявлялись в унификации, стандартизации мышления, невиданном в монархической Европе.

Монархи, констатирует А. де Токвиль, даже обладая неограниченной властью, «не могут помешать распространению в своих государствах и даже при своих дворах некоторых враждебных им идей. В Америке же дело обстоит иначе: до тех пор, пока большинство не имеет единого мнения по какому-либо вопросу, он обсуждается. Но как только оно высказывает окончательное суждение, все замолкают и создается впечатление, что все, и сторонники, и противники, разделяют его. Это легко объясняется: не существует монарха, обладающего достаточной властью для того, чтобы объединить все силы общества и побороть любое сопротивление, тогда как большинство, пользующееся правом создавать законы и приводить их в исполнение, легко может это сделать.

Кроме того, монарх обладает лишь материальной силой: он может не допустить каких-либо действий, но не имеет влияния на волю людей. Что касается большинства, то оно располагает как материальной, так и моральной силой, оно не только пресекает какие-либо действия, но, воздействуя на волю, может лишить желания действовать.

Я не знаю ни одной страны, где в целом свобода духа и свобода слова были бы так ограничены, как в Америке» 481 481 Токвиль Л. де. Указ. соч. — С. 199. .

Всесилие большинства, резюмирует французский интеллектуал, у «которого часто вкусы и наклонности деспота» 482 482 Там же. — С. 204. , таит в себе самую большую опасность для североамериканских штатов. «Если когда-либо Америка потеряет свободу, то винить за это надо будет всевластие большинства» 483 483 Там же. — С. 203. , манипулируемого, как можно добавить сегодня, крупным капиталом при помощи электронных средств массовой информации и изощреннейших пиар–технологий. Иными словами, североамериканская демократия чревата тиранией, более того, в современной терминологии, тоталитаризмом.

Тем самым А. де Токвиль в своем анализе демократии, понимаемой как власть большинства, приходит к тем же выводам, что и Платон, показавший в VIII книге своего «Государства» как «пустоту души» «акрополя» «демократического человека», в которой нет «ни знаний, ни хороших навыков» 484 484 Платон . Соч. в 3‑х томах (4‑х книгах). Т. 3. — Ч. 1. — М., 1971. — С. 377. , так и то, как народ «попадает в услужение к деспотической власти и свою неумеренную свободу меняет на самое тяжелое и горькое рабство» 485 485 Там же. — С. 389. .

При этом французский мыслитель тонко подмечает различия между древним и средневековым деспотизмом, с одной стороны, и его изощренной, «демократической» формой, с другой. «В прошлом, — пишет он, — тирания прибегала к грубым орудиям, таким, как цепи и палачи; современная цивилизация усовершенствовала даже деспотизм». И далее: «абсолютные монархи опорочили деспотизм. Будем же осторожны: демократические республики могут его реабилитировать... У самых гордых народов старого мира публиковались книги, описывавшие пороки и смешные стороны современников. Лабрюйер писал свою книгу о вельможах, живя во дворце Людовика XIV, Мольер критиковал двор и разыгрывал свои пьесы перед придворными. Но сила, которая господствует в Соединенных Штатах, вовсе не желает, чтобы ее выставляли на смех. Ее оскорбляет самый мягкий упрек, пугает правда с малейшим оттенком колкости. Все должно восхваляться... Ни один писатель, как бы велика ни была его слава, не свободен от обязанности курить фимиам своим согражданам. Таким образом, большинство живет в самообожании... Инквизиции никогда не удавалось полностью прекратить в Испании распространение книг, противоречащих религии, исповедуемой большинством народа. Власти большинства в Соединенных Штатах удалось достичь большего: она лишила людей самой мысли о возможности их публикации» 486 486 Токвиль А. де. Указ. соч. — С. 200. .