Юрий Пахомов - Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Французский интеллектуал не перестает противопоставлять имеющие цивилизационную природу нравы США и Западной Европы. Он подчеркивает, что нет ни одной религиозной или политической доктрины, которой нельзя было бы свободно придерживаться в конституционных государствах Европы и которая оттуда не распространялась бы на другие государства. Объясняет он это тем, что ни в одной европейской стране нет такой политической силы, которая властвовала бы безраздельно. Поэтому человек, который хочет там говорить правду, всегда найдет опору и защиту в случае, если его независимая позиция приведет к опасным для него последствиям.

В Америке же горе тому человеку, который осмелится переступить границы неписаных правил. «Конечно, ему не грозит аутодафе, но он сталкивается с отвращением во всех его видах и с каждодневными преследованиями. Политическая карьера для него закрыта... Ему отказывают во всем, даже в славе... Наконец, под градом ударов он отступает, сдается и замыкается в молчании...» 487 487 Там же. — С. 200. .

Равенство и власть большинства взаимообуславливают друг друга. Поскольку «в Соединенных Штатах все равны между собой», пишет А. де Токвиль, у их граждан «нет естественного и постоянного различия в интересах» 488 488 Токвиль А. де. Указ. соч. — С. 195. . Равенство, формальное — политико–правовое, а для большинства, особенно в северных и западных штатах конца XVIII—1‑й пол. XIX в., и материальное, органически сочеталось с приблизительно одинаковым уровнем образованности.

Мыслитель отмечает, что «в Америке люди имеют не только одинаковое состояние; они до известной степени равны и в своем интеллектуальном развитии» и продолжает: «Я не думаю, что где-либо в мире существуют государства, где пропорционально численности населения встречалось бы столь мало полных невежд и столь же мало ученых, как на Североамериканском континенте» 489 489 Там же. — С. 60. . «Идеи общего характера пугают их ум, привыкший к конкретным расчетам, а практике они отдают предпочтение в сравнении с теорией» 490 490 Там же. — С. 219. .

В Америке до середины XIX в. было очень мало знаменитых писателей, кроме разве что Дж. Ф. Купера, издавшего свой первый, получивший широкую известность роман «Пионер» в 1823 г. (девять лет спустя он уже был переведен на русский язык), и вовсе не было выдающихся философов, историков и поэтов (за исключением Э. А. По, органически связанного с литературой Англии и Франции, где он длительное время пребывал).

«Американцы, — констатирует в связи с этим А. де Токвиль, — смотрят на литературу в собственном смысле этого слова с некоторым пренебрежением... Американскому уму чужды общие идеи, он совсем не стремится к теоретическим открытиям» 491 491 Там же. — С. 229. , однако ему свойственны завидные практицизм и изобретательность. Объясняется это обстоятельство тем, что в Америке все трудятся и сами создают себе состояния, так что на духовное развитие у них попросту нет времени.

Американцы не хотят посвящать себя интеллектуальному труду и не имеют возможности им заниматься. В результате «в Соединенных Штатах установился некий средний уровень знаний, к которому все как-то приблизились: одни — поднимаясь до него, другие — опускаясь». Поэтому здесь можно встретить «огромную массу людей, у которых сложилось почти одинаковое понимание религии, истории, наук, политической экономии, законодательства и управления» 492 492 Там же. — С. 60. .

Вместе с тем в «Америке простые люди осознают высокое понятие политических прав, потому что они ими располагают. Они не задевают прав других, потому что не хотят, чтобы нарушали их права» 493 493 Там же. — С. 188. . Такое уважение к правам личности и гражданина органически сочетается с законопослушанием и лояльностью к представителям власти. Если в Европе простые люди не хотят признавать даже верховную власть, то в Америке безропотно подчиняются власти самого мелкого чиновника. Объясняется это тем, что на своих чиновников американцы смотрят как на равных себе людей, как и они, подчиненных власти закона.

От внимательного взгляда французского мыслителя не ускользают и институты, сдерживающие в США тиранию большинства. К ним он относит муниципалитеты и администрации округов, но, главным образом, уважаемую всем обществом законность, объективно выступающую противовесом демократии. В этой связи важно иметь в виду, что из Англии в североамериканские колонии как нечто само собой разумеющееся перешла юридическая система, опирающаяся на прецедентное право, когда законники заимствуют свои суждения в документах, составленных в соответствии с законами отцов, и принимают решения, ссылаясь на эти же документы. Это требует особой выучки и навыков, формирует особый тип британского и североамериканского правоведа, который уважает законы не столько потому, что они хороши, сколько потому, что они старые.

Именно в Англии, пишет французский интеллектуал, родился такой дух законности, безразличный к существу дела, в центре внимания ставящий только букву закона. Его формализм может противоречить здравому смыслу и доводить до абсурда, однако он уравновешивает чрезмерные страсти и блокирует порождаемые ими скороспелые и непродуманные решения. Пристрастие законников к формальности и преувеличенное уважение к старине идет вразрез со склонностью большинства к новому, а их привычка действовать неспешно входит в противоречие с его пылкостью. Поэтому в Соединенных Штатах «сословие законоведов служит самым мощным и, можно даже сказать, единственным противовесом демократии», а «законность своими достоинствами и даже своими недостатками способна нейтрализовать пороки, свойственные народному правлению» 494 494 Токвиль А. де. Указ. соч. — С. 208. .

Особо А. де Токвиль выделяет североамериканский патриотизм, в отличие от романтического французского рациональный, но от того не менее стойкий. Такого типа любовь к родине «возникает в результате просвещения, развития с помощью законов, растет по мере пользования правами и в конце концов сливается с личными интересами человека. Люди начинают видеть связь благосостояния страны и их собственного благосостояния, осознают, что закон позволяет им его создавать. У них пробуждается интерес к процветанию страны сначала как к чему–то, приносящему им пользу, а затем как к собственному творению» 495 495 Там же. — С. 187. .

Но такого рода патриотизм имеет и обратную, отчасти комичную сторону. Поскольку благодаря демократическим институтам американец так или иначе причастен ко всему, что происходит в стране, он горячо защищает в ней все, что может быть подвергнуто критике. Поэтому: «Нет ничего более неприятного в повседневной жизни, чем этот невыносимый американский патриотизм» 496 496 Там же. — С. 188. .