Режи Дебре - Введение в медиологию

Пристально рассмотреть медиум, чтобы увидеть медиацию, или, наоборот, подойти к первому, погрузившись во вторую, — вот в чем различие между социологией или экономикой коммуникации и антропологией передачи.

Что означает часто упоминаемый и редко определяемый термин «медиация»? Это понятие, на первый взгляд, кажется абстрактным, вневременным и расплывчатым, однако язык так устроен, что мы можем уловить в высшей степени конкретное лишь через в высшей степени абстрактное ( здесь, теперь, я, ты — это еще и обобщенные и неопределенные слова, которые служат мне для обозначения того, что для меня является наиболее явным). Опосредование, медиация происходит от латинского глагола mediare «быть в середине, вставляться в промежуток», соответствующего прилагательному médius , «находящийся в центре, в средоточии; промежуточный между двумя крайностями». В противоположность media , обозначающему вещи в некоем состоянии, tion в качестве суффикса обозначает процесс , с помощью которого медиатор, или посредник, располагается в промежутке между двумя или несколькими сущностями или реалиями. Этот посредник, или третий терм, устанавливает взаимоотношения между двумя термами, каковые без него не вступали бы в отношения. Понятие медиации позаимствовано из философской традиции, а именно — у Гегеля, где философ обозначает им основополагающий закон развития духа. Этот последний — чистая деятельность, медиатизирующая или диалектическая активность. Он противостоит самости непрестанным движением по ее отрицанию и преодолению. Например, чтобы достичь какой-либо истины, необходимо пройти ряд тщательно исправляемых заблуждений. Тогда дело будет выглядеть так, что заблуждение опосредовало истину (которая представляет собой результат, а не пушечный залп). Или еще: моя внутренняя мысль может уловить сама себя и быть признанной другими, только овнешняясь в звуках разговорного языка. Звуки артикуляции медиатизируют мой дух. Таким образом, медиация служит средством для реализации самости. Это то, через что необходимо пройти, чтобы стать тем, что мы суть, потому что ничто (и человек — менее всего) не существует непосредственно. Всегда необходимо пройти через нечто иное, и этот переход — больше, чем просто переход (например, чем проезд автомобиля сквозь туннель) или просто пересечение; это — испытание, преобразующее изнутри. Так же обстоят дела с фактами передачи: это процессы (ничего мгновенного, необходимо помедлить); эти процессы представляют собой приключения (ничто не разыгрывается заранее, никакого автоматизма); а приключения эти представляют собой метаморфозы (под конец мы выходим из них другими, нежели были вначале).

Наша культура поместила у своего порога эмблематическую фигуру медиации: фигуру Христа. Иисус служил посредником (если угодно, третьим термом) между Богом и людьми, так как непосредственная встреча между ними невозможна. Ветхозаветный Бог не вступает в непосредственный контакт с людьми. Предвечный сам не выполняет своих поручений, ему необходимы агенты для передачи, каковыми являются ангелы, его почтальоны ( angelos по-гречески означает «вестник»). Эти вольтижеры не работают подобно вольным стрелкам, они принадлежат к воинствам, иерархизированным соответственно упорядоченной шкале ( таксису ). И всякий ангел может стать демоном, всякий передатчик — прерывателем. Дьявольское и ангельское — две грани одной и той же функции (ангелология — это уже зрелая рефлексия об оперативных условиях передачи). Новый Завет предполагает посредника в виде Богочеловека; таков Сын (по существу, разделяющий два состояния или же объединяющий их в себе). И как раз этот третий (после Бога-Отца и Святого Духа), выполняющий функцию рабочей пружины, соединителя, моста, стал центральной фигурой нашей религии. Третий терм Троицы стал для нас (на католическом Западе) первым. Христос — это лишь, если угодно, путь перехода, но если я через него не пройду, то я останусь никем (всего лишь погублю свою душу). «Никто не придет к Отцу иначе, нежели через Меня» [189] В Евангелии от Иоанна сказано иначе: «Никто не может придти ко мне, если не привлечет его Отец, пославший меня» (Ин. 6, 44). — Прим. пер. . Догма о Воплощении делает из Иисуса Христа единственного в своем роде, всеобщего и непревзойденного посредника для грешников, каковы мы все. Мы можем спастись (и не оказаться в аду), только подражая Иисусу Христу. Который есть Слово, ставшее Плотью, опосредованной человеческим телом.

Медиология переводит мистические решения в практические вопросы. Она делает из Воплощения сразу и модель (чтобы понимать профанные реалии), и проблему (ибо тайна, на которую эта проблема указывает — нематериальное, производящее материальные результаты, — должна объясняться иначе, нежели истиной веры). Наиболее поразительное в Воплощении (и многообещающее для любого, кто хочет понять, как формируется культура) — это «священное из постыдного». Христианская вера наделила тело основополагающим онтологическим статусом (что превратило ее в подлинную эллинскую ересь). Мысль о том, что материя спасает, была скандальной. Прежняя тюрьма, каковой считалось тело на протяжении тысячи лет эллинской или эллинистической мысли, таким образом, становится не тем, от чего души освобождаются, но тем, благодаря чему может состояться спасение души. В этом, кажется, и состоит (по-настоящему революционный) гений христианства: тело — средство контакта с Духом, путь доступа, а не тупик. Это и превращает его, если немного обратиться к текстам, в религию не эссенциалистскую, но материалистическую: религиозный материализм — парадокс, с которым медиолог может себя уютно почувствовать. Знак в христианстве не отделяется от вещи, внутреннее от внешнего: важное здесь состоит в «наведении моста», благодаря которому знак и вещь, внутреннее и внешнее пересекаются и оплодотворяют друг друга. Апостол Павел, в частности, подчеркивал физический аспект духовности: он побуждает христиан принести свои тела в жертву, бороться с язычниками тело против тела, но ему также принадлежит концепция Церкви как мистического тела Христова, членами которого являются христиане. Он не отделяет материальное от духовного. Так обстоят дела, например, с реальным присутствием хлеба и вина, каковое он превращает в духовное присутствие плоти и крови. Кроме того, апостол Павел говорил об апостолах, что они — буква Христова, написанная не чернилами, но Духом Господа Живого ( эпистола и апостол по-гречески — одно и то же слово). Для Павла дух не существует помимо тела подобно тому, как христианин не существует помимо своего сообщества (вера либо является коллективной, либо ее нет). И вовсе не означает прибегать к «грубому материализму», когда мы говорим: мыслят именно тела, а не дух. Несомненно, апостол Павел воспользовался таким понятием тела ради дисциплинирующих целей, потому что у тела есть голова, и она повелевает: тело Христово есть Церковь, которая имеет голову, т. е. иерархию (помимо оправдания верой, уже присутствует внедрение монархии). В любом случае, распространение христианства воспользовалось центральной идеей этого Откровения. Оно свидетельствует, что если у нас нет тела, то ничто не передается во времени (ни слово, ни харизма, ни знание). Передавать означает структурировать «со-бытие», ибо возвышение к Богу достигается совместно: в литургических действах, в хоралах, процессиях и паломничествах... Поначалу передача христианства воспринималась как сплачивающая, созывающая и объединяющая «христианский народ». Тайна воплощения вырисовывается как величайшая интеллектуальная революция из всех, какие мы знали в истории двух прошедших тысячелетий. Именно благодаря этой тайне наступила христианская эра, возник Запад, и празднуется всепланетный юбилей. И как раз благодаря этой матричной догме на монотеистическом Западе присутствуют изображения, тогда как два других монотеизма их исключают; возможно фигуративное заступничество при божественном: мы стали цивилизацией живописи, кинематографа, а сегодня — еще и видео, благодаря Воплощению (Голливуд возник на II Никейском соборе, 787 г.). Ислам и иудаизм не обладают векторами этой «цивилизации образа», которая покорила мир, потому что для них физическое (и физический образ) не может служить носителем духовного (и жизни духа).