Уильям Уорнер - Живые и мёртвые

Мы уже говорили ранее об аскетических правилах, контролирующих католического священника, принявшего обет безбрачия, и о том избавлении, которое он находит в возвышенных символах Девы-Матери и ее божественного семейства. Нам нужно проанализировать такого рода механизмы контроля над сексуальностью в связи с местом священника в структуре церкви и делегированными ему полномочиями контролировать сакральные символы абсолютной власти. Затем нам необходимо будет сравнить статус католического священника со статусом протестантского духовенства, дабы полнее понять значения протестантских символических систем.

Статус духовенства, связанного обетом безбрачия, представляющий собой строго контролируемую сексуальную позицию, медленно вызревал в недрах церковной структуры как выражение и неотъемлемый элемент аскетических, негативных христианских идеалов, контролирующих связи между сакральным и профанным. Правила, определяющие эту позицию, «вывели брак священнослужителей» из их биологических семей и переместили его в тело Церкви, где вся личность целиком заключена в едином статусе. Чтобы понять сегодняшнее положение такого духовенства, необходимо бросить взгляд в прошлое. Первоначально, как известно, обет безбрачия не требовался, и священники были женатыми, хотя на протяжении всей эпохи раннего христианства интенсивно ощущалась нечистота секса [89]; впоследствии же священники, как чистейшие из людей по роду своей профессии, стали восприниматься в качестве более всего подпадающих под аскетические идеалы. По мере того как структура Церкви приобретала все большее могущество, аскетические идеалы навязали обет безбрачия всему духовенству. Поначалу целибат «был актом добродетели», позднее превратился в «акт долга», а к IV веку брак священника уже считался преступным. Тем не менее, «бракосочетания» духовенства продолжали открыто отмечаться. Лекки пишет по этому поводу: «Итальянский епископ десятого века афористически описал нравы своего времени, заявив, что если бы он применил канонические законы ко всем распущенным людям, отправляющим церковные обряды, то в Церкви не осталось бы никого кроме мальчиков, а если бы применил канонические законы еще и против незаконнорожденных, то не осталось бы и этих. Зло приобрело такие масштабы, что крупное феодальное духовенство, передававшее церковные приходы от отца сыну, неоднократно оказывалось готовым восстать» [194] Lecky [78], р. 330. . Лишь на исходе средневековья могущество папы и чувства верующих оказались достаточно сильны, чтобы навязать духовенству обет безбрачия. Сегодня этот священнический статус полностью выведен из семейной системы и из-под контроля сообщества.

Иерархическая организация статусов, к которой принадлежит приходской священник как член низшего церковного сословия, — это жестко организованная система господства, в которой власть располагается, предположительно, на самой вершине и проистекает из абсолютной власти самого Бога. Благодаря рукоположению духовная власть входит в статус и личность священника как часть церковной структуры, поднимая его над мирянами, не занимающими официального положения в этой иерархии. Символические задачи, которые он выполняет, символы его аксессуаров и его образ жизни дают внешнее выражение структурным реалиям католической социальной системы и отношениям между духовенством и мирянами.

Католическая доктрина непогрешимости, благодаря которой папа иногда выступает в качестве гласа Божьего и в качестве высшего и окончательного авторитета, входит составной частью в структуру духовных абсолютов, составляющих символическую жизнь Церкви. Доктрина непогрешимости папы и доктрина «реального присутствия» позволяют папе и священнику в строго обозначенных границах выступать перед верующими с духовной авторитетностью самого Бога. Символически обе эти доктрины подкрепляют одна другую. Высшая истина всегда и во все времена пребывает в локальном использовании по всему миру символов мессы. В этой церемонии Церковь, духовенство, иерархия местных епископов, папа и бесчисленные прихожане выражают свое единство в чудесном магическом символе, который делает их единым целым.

Священник, совершая церемонию мессы, делает это благодаря абсолютной сакральной власти, переданной ему его епископом, и благодаря таинству рукоположения. Последнее является в католической церкви основным обрядом перехода, обособляющим человека, который становится священником, таким образом, что тот превращается в «еще одного Христа». Эта обособленность преображает его не только духовно, но и социально и биологически. Когда он принимает обет безбрачия, освобождая себя от моральных и биологических требований продолжения рода, он признает авторитет и дисциплину сакральной иерархии посвященных должностных лиц, которая, в конечном счете, связывает его ритуальным союзом с папой, а через него — с абсолютной властью Бога. Исторически, вот уже около двух тысяч лет и на протяжении жизни многих поколений рукоположенных, считается, что он «един со св. Петром» и связан с самим Христом.

Когда верующие в Янки-Сити и во всем мире твердо верят в то, что духовная власть символов, находящихся под контролем священника, столь велика, что может вызвать к алтарю самого Бога и вселить его в физические тела людей, это имеет ряд следствий. Важнейшие из них заключаются в том, что сам священник в границах, установленных его статусом в иерархии, пользуется абсолютной духовной властью и авторитетом, однако иерархия, образуемая восходящими уровнями, каждый из которых непосредственно подчинен более высокому статусу, часто изымает принятие решений из локального сообщества Янки-Сити и переносит его в далекую от Америки чужую культуру. Через священника верующие духовно ориентируются на местное и мировое общество. Священник, отделенный от этого мира, высвобождается из-под непосредственного контроля структуры семьи и сообщества; это достигается посредством обучения и символического отделения. Благодаря личной подготовленности и статусу, который он занимает, католический священник, в плане выполнения стоящих перед ним трудных задач, находится по сравнению с протестантским священником в лучшем положении. Следует признать, что он всего лишь человек, и иногда у него случаются неудачи, но тем не менее он чаще достигает успеха.

Протестантское же духовенство связано локальными узами с семейной жизнью сообщества. Через жену и детей жизнь протестантского священника неразрывно сплетается с биологическими и социальными репродуктивными циклами. Протестантское духовенство подчинено локальному контролю. Протестантские иерархии, если таковые имеются, тяготеют скорее к национальной, нежели международной концентрации. Власть имеет тенденцию к локализации. Прихожане могут «нанимать и увольнять» священников. Протестантские священнослужители менее обособлены от мира, чем католические. Символы, которыми они манипулируют, не содержат в самих себе абсолютной власти; протестантские клерикальные власти, если такие существуют, не пользуются символами, обладающими неотъемлемым внутренним авторитетом. Если священники хотят держать паству под контролем, они должны опираться в этом на свою моральную автономию. В условиях, когда структура, связывающая воедино отдельные локальные сообщества, является непрочной и нередко слабой, пользующийся личным влиянием местный пастор, как показывает история церквей Янки-Сити, может возвыситься и обрести огромную власть, вплоть до образования собственной секты. Однако сакральные символы, которые он контролирует, по природе своей слабы. Бог не заключен в них так, как он заключен (как считается) в католической мессе. Протестантский священник никогда не может пользоваться такой властью, какой ежедневно пользуется католический священник.