Уильям Уорнер - Живые и мёртвые

Знаки могут символизировать такие контексты — и действовать в них, — где местоположение непосредственное, а время прошлое. Старый друг, появляющийся после двадцати лет отсутствия в той же самой гостиной, так же целующий женщине руку и отвешивающий поклон, как это было когда-то, пробуждает эмоции и воспоминания о романтических моментах далекого прошлого. Присутствие этих знаков в непосредственном контексте действия может побудить к вкладыванию в них значений, связанных с предположительными будущими событиями. Их интерпретатор может применить к ним значения, сопряженные со страхом, надеждами и ожиданиями чего-то такого, что должно здесь вот-вот произойти. Они означают нечто такое, что произойти должно, но чего пока еще нет. Муж, стоящий неподалеку, наблюдая реакцию жены на поклон и поцелуй, может представить в воображении будущие последствия, в то время как для обеих вовлеченных в действие персон эти знаки пробуждают воспоминания о прошлом.

Знаки могут символизировать (обозначать или выражать) какой-то другой пространственно-временной контекст — либо далеко удаленный и давно минувший, либо близкий и недавний. Взрослый человек находит письмо, написанное на чужом языке, датированное уже давно минувшим годом и подписанное его матерью. Он читает его и плачет. Контекст действия — здесь и сейчас, но значения пробуждают в памяти давно прошедшее время и далеко удаленное место. Наблюдаемое действие происходит здесь и сейчас, но атрибутируемое значение помещает знак в совершенно иной контекст.

Различие между этим примером иного времени и места и тем примером, в котором джентльмен приветствует даму, где присутствуют значения текущего местоположения, но прошедшего времени, — различие в степени. Если знак наполнил мужчину и женщину такими эмоциями, что оба они не сознают настоящего времени и места, а сознают лишь иное место в прошлом, то это будет аналогично ситуации с письмом. Однако значимость первого знакового события состоит в том, что прошлое связывается с настоящим в одном и том же непосредственном контексте, тогда как письмо «переносит» значение читающего в иные времена и иные места.

Аналитик наблюдает за тем, что происходит. Человек, уединившись, читает письмо и плачет. Знаки и непосредственные контексты действия значимы как таковые, но интерпретативный акт пробудил далекое прошлое, оставшееся далеко позади. С другой стороны, интерпретируемый знак может пробуждать ожидания, наделяющие значением что-то другое, завтрашнее. Ревность мужа, пока он наблюдает за знаковым обменом в ответ на поцелуй и поклон, может обостриться настолько сильно, а его фантазии достичь такой степени интенсивности, что он может вообразить будущую неверность своей жены.

Все упомянутые типы контекста или некоторые из них (впрочем, возможны и другие) могут быть совмещены друг с другом, и это было сделано в отчете о символах Янки-Сити, проявлявшихся в его наблюдаемой совокупности деятельностей. Атрибутируемые значения, насколько нам известно, могут быть направлены вовнутрь или вовне и могут в мгновение ока перенаправляться со «здесь и сейчас» на «где-то и когда-то», и наоборот. Любая из перечисленных внешних ситуаций может внутренне дублироваться пассивным индивидом, когда он погружается в мечтания, внутренние беседы с самим собой или какую-либо иную форму приватной умственной деятельности. Кроме того, значения «здесь и сейчас» фактически никогда не бывают полностью отделенными от воспоминаний о прошлом и от предвосхищений грядущего. А значения знаков, касающихся будущего или прошлого, никогда не могут — кроме как в целях анализа, — быть освобождены от значений настоящего. Знаки прошлого всегда подразумеваются в современных значениях. Иероглифы, рассказывающие нам о древнеегипетской династии, всегда подчинены ограничениям и силе сегодняшних значений. Знаки будущего не могут слишком далеко выходить за пределы тех настоящих и прошлых значений, на которых они базируются.

Необходимо определить формы и функции наделения значением. Рациональны ли значения или нерациональны (см. главу 16 «Структура нелогического мышления»)? Имеют ли они реальные или воображаемые объекты референции или же они экспрессивны, т. е. всего лишь пробуждают чувства? Для ответа на наши вопросы разграничим три типа значений. Первый включает в себя референциальные и научные понятия, а также логику высказывания и рационального дискурса, в рамках которой оговариваются значения и четко фиксируются связи между ними; они передают информацию и поддаются верификации. На другом полюсе располагаются эвокативные, экспрессивные и аффективные значения, т.е. нерациональные значения, достоверность которых не зависит от эмпирической проверки, а опирается на чувства или, быть может, такие способы знания и понимания, которые выходят за рамки обыденного опыта. Между этими двумя крайностями располагается тип, который в разной степени сочетает в себе оба других в обыденном мире практической жизни. Подавляющее большинство значений, приписываемых большинству знаков и объектов в обыденном практическом мире повседневной жизни, относится к этому типу [104].

Когда несколько символов одного и того же или разного типа, выполняющих одинаковые или разные функции, координируются в узнаваемое единство, они образуют символическую систему. Многочисленные древние и недавно изобретенные символические системы, которыми обладает наше общество, хотя и являются узнаваемо едиными, очевидным образом взаимопроникают друг в друга. В такой символической системе, как ритуал Пасхи, литературные и художественные системы являются неотъемлемыми частями церемонии. С предписанной хореографией переплетаются системы жестов, слов, песен и эмблематические системы. Каждый из этих отдельных символических комплексов может быть составной частью нескольких других систем, оставаясь в то же время функционирующей частью, скажем, пасхальной службы. Выделение таких систем зависит отчасти от того, кто их распознает, отчасти от обстоятельств, в которых они используются, и отчасти от целей наблюдателя. Некоторыми из конвенционально и более широко признаваемых систем являются различные формы искусства и массовой культуры: театральные постановки, радио, телевидение, комиксы, газетные новости, романы; спонтанная игра и организованные игры, церемония, догма, религиозное кредо, сакральные и секулярные идеологии, этикет; а также туманные и более имплицитные формы, например, фантазии, грезы и сновидения.

Символические системы частично выполняют функцию организации индивидуальной и групповой памяти о ближайшем и далеком прошлом и тех ожиданий, которые возлагаются на будущее, и тем самым они укрепляют и унифицируют устойчивую жизнь каждого. Те символы, которые пробуждают в индивиде или группе воспоминания о прошлых событиях, чрезвычайно сжаты и сконденсированы, а нередко и модифицированы настолько, что индивид или группа не в состоянии узнать во всей полноте, каковы их референции. Такие сконденсированные системы возбуждают эмоции индивида и групповые чувства; эмоции и чувства, пробуждаемые ими, варьируют в диапазоне от всеподавляющей интенсивности до легких ощущений, имеющих для тех, кто их испытывает, лишь минимальную значимость. Они могут варьировать от индифферентности стороннего наблюдателя, проезжающего мимо дорожного знака в быстро несущемся автомобиле, до самозабвенного вовлечения посвящаемого, держащего в руке потир [284] Потир (от гр. poter — чаша, кубок) — литургический сосуд для освящения вина и принятия причастия в виде чаши на высокой ножке. .