Дмитрий Фалеев - Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем

Приезжаем в табор.

«Где моя Черана?» Чюмидав те ило!

У ее дома столпились дети.

— Бахтале-зурале!

— Састе-весте!

Редиска показывает:

— Смотри — нашли!

В руках у нее птенчик-желторотик — рябоватый, длинноклювый. Упал из-под застрехи.

А вот и Черана — быстро улыбнулась.

Боша, ее муж, — толковый, заботливый, без лишнего гонора и цыганских закидонов. Он принес лестницу, приставил к стенке и вернул птенца в застреху. Не поленился.

Находит гроза.

— Будет дождь или нет? — спросила Черана.

— Откуда я знаю?

— Но ты же писатель — все должен знать!

Да я перед ней ничего не знаю!

В деревянных ящиках размером с лифт — рефрижераторы, детали к оборудованию. Товар завис у цыган мертвым грузом. Никто не берет. «Мы бы у вас взяли, но у нас у самих нет свободных денег», — говорят цыганам.

Новое время.

А люди прежние.

Гутуйо — всклокоченный, в своем репертуаре.

— Нужно быть милосердным, — призывает Гутуйо. — А то что же будет? Будет разруха!

Он против разрухи (как Михаил Булгаков!), он первым станет в ряды борцов за Веру и Надежду, Любовь и Братство. Он готов выпить за это бочку! Он просит Березу вынести стакан. А Березка моет пол. У нее дела. Она просит Гутуйо обойтись без нее. И это, конечно, для него оскорбление — не лично его, а его идеалов! Ведь люди должны обращаться друг с другом по-человечески! Разве ей сложно подать стакан?!

Между прочим, Гутуйо застал то время, когда женщина в таборе поперек мужчине говорить не смела, если не мечтала быть поколоченной!

Черт побери! У Гутуйо молнии в глазах заплясали!

И он, конечно, устроил погром — пнул по ведру! Ведро сразу набок, мыльная вода залила весь пол!

До колодца Березке идти неблизко. «Но она будет знать! — изрекает Гутуйо. — Все мать делает. Сама ленивая. Спит допоздна! Это ей такое наказание за лень!» Червонец недоволен поступком брата. «Он пьяный — чудак», — говорит про Гутуйо с сожалением Лиза.

В табор вчера приезжали гости — котляры из Ульяновска. Они бы хотели переехать сюда, построить здесь дом. Собрали сходку. Накрыли столы. Но никакая водка не зальет их репутации в цыганском мире — семьи скандальной и неуживчивой. Каков глава, такова и семья. «Он в Горино нашкодил, — сказали мне, — и на всех обиделся: “Вы все плохие!”, ну и уехал, а сейчас говорит — там, в Ульяновске, еще цыгане хуже! Туда-сюда… Зачем нам такой?» Мустафони поели, попили, пошумели — и не пустили.

У барона в доме новый холодильник. Береза говорит:

— Тима подарил дедушке и бабушке.

— Чтоб они там жили! — завершает Пико. Ему тринадцать. Он парень серьезный, любит учиться. Единственный в таборе, кто смотрит передачу «Что? Где? Когда?» С цыганскими ровесниками ему скучновато. Он лучше будет сидеть со Стасиком, которому три месяца! Пико ему как вторая мама. Им друг с другом интересно.

— Я с ним говорю, — рассказывает Пико.

— А он понимает?

— Конечно! Он смеется!

Лиза ворчит:

— Сейчас не надо детей рожать — они все больные. То порок сердца, то в голове давление большое, и они плачут — головы болят!

Лиза сама вся насквозь больная. Но ей по возрасту положено болеть — семьдесят пять лет. Доктор ей выписал кучу лекарств, но Лиза «скорее умрет, чем купит». Она лучше купит хорошей колбасы или свежих фруктов! Без острой нужды деньги в аптеку ни за что не понесет. Все цыгане такие.

По телевизору «Зита и Гита». Котляры обожают индийские фильмы. Девчонки смотрят и учатся из фильмов элементам эстрадного индийского танца. Вместо антенны на стене висит ложка, и к ней ведет кабель. Это Пико придумал — чтобы телевизор лучше показывал. Мальчик непростой — в самом лучшем смысле слова. Сознательный, вдумчивый. Сложно ему будет. В другую жизнь потянет его, как только ощутит в себе взрослые силы. Он будет делать и решать САМ, а не как положено, потому что законы — цыганские законы, давшие трещину, — скоро обвалятся и не на что будет смотреть, как на икону, придется выбирать.

Новые дороги.

И все на них другое.

Жаль, если Пико не вырвется из шор. Таборность довлеет, и сколько времени уже упущено — Пико четырнадцать, а он еще только во втором классе школы! Ничего, кроме табора, мальчишка не видел. Будет выбирать — легко ошибиться.

Манки цивилизации. Открытый мир. И цыгане незрело и недальновидно хватают в нем самое легкодоступное, самое вредное и популярное — как фастфуд. Но выбор не вреден, не может быть вреден! Это та ответственность, которую носит в себе свобода, и ее семена, разрушая, строят. Человек отрицает удила традиции, берет ответственность на себя. Вот что ожидает котляров как поприще, вот где развернутся основные коллизии. Кто-то не выдержит и сверзится в грязь, а кто-то поднимется и расправит крылья.

Уже начинается: Володя отдал дочку в какую— то дремуче-домостроевскую семью, а невеста была нежная, в школу ходила, привыкла к другому, и в общем в конце отец ее сам же забрал назад («ей там не жизнь»), возвратив калым, полученный за дочь.

В прежние годы, когда возникали аналогичные ситуации: «ей там не жизнь», — молодки убегали (даже с малышами) в родительский дом, но родители их прогоняли обратно: непреклонная строгость казалась им нужной во имя порядка, но разве порядок — желать своей дочке угасать с нелюбимым, даже нетерпимым?!

Все больше «можно» становится людям из того, что раньше было «нельзя», — и плохого, и хорошего (не только цыганам). Что они выберут, тем они и кончат.

…Завыла собака. Она ничья. Прибегает в табор и воет, воет… Как ее только не отгоняли — и камнями кидали, и поймать пытались.

— Была бы винтовка — я бы ее грохнул! — говорит Женико.

— И что она воет? На ее руки, на ее ноги! Беду принесет, — вторит ему Лиза. И тут же суеверно плюет трижды вбок.

Собаку шугнули, но беды не избегли — пошел ливнем дождик, а в доме на кухне протекает шифер — Береза пошла подставлять ведро. Крышу надо менять, а деньги экономят. Пилорама закрылась. Червонец — безработный. Надо что-то придумывать! А что он придумает? У него голова соображать не привыкла. Раньше я думал, что Червонец мелочный и скрытный человек, недоброжелательный, а он просто глупый, и кто его науськает — таким он и будет. Послушает умного — сделает по-умному, послушает жадного — сделает по-жадному, наглого — по-наглому. Червонцу без разницы. Тщеславие в нем есть, а способностей мало. Деньги на продукты ему мать выдает!

«Они просятся работать, — говорит Ю. Семенов, глава коляновского сельского поселения, про панеевских цыган. — И в прошлом году приходили — просились».

С началом кризиса повалили на биржу — насчет работы. Но и там пробуксовка — в организациях, которые присылают рабочие подряды, как только видят, кого к ним направляют, сразу: «Извините. Мы других уже наняли. Больше не требуется». И отфутболят.