Дмитрий Фалеев - Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем

А другой цыган семью родного брата по миру пустил, чтобы нажиться самому. Этого, впрочем, и цыгане не стерпели. Выгнали из табора! Он теперь где-то в Подмосковье отстроился. Ему трын-трава. Он свое урвал.

Новые цыгане.

На сегодняшний момент ситуация такая: котляры оказались в опасном промежутке. Обычаи не выдержали схватки со временем. Они до сих пор живут таборами, но каждый уже гораздо больше сам по себе, чем это было раньше. И каждый может себе позволить гораздо больше. Механизм расшатался. Он устарел. Требует замены. Но загвоздка в том, что, отрываясь от корней, котляры теряют систему ценностей, державшую их в форме, а наши ценности еще им не привиты. Они, как губка, впитывают все, а к плохому привыкаешь быстрее, чем к хорошему, потому что хорошее требует внутренних резервов и усилий.

И так, помаленьку, табор затягивает в воронку нравственной пустоты, в гремучую вседозволенность, где каждый волен воротить, что хочет. И он не будет ни с кем считаться, потому что с детства привык подчиняться лишь цыганским законам, а они дают сбой, не выдерживая гонки с тотальным прогрессом, который потерял связь со здравым смыслом. А других законов они не признают! Но без закона, без порядка в голове человек способен наломать дров. И наломает. Цыгане — хорошие, пока им хорошо, а надавит посильнее — покатятся под горку в первых рядах!

Идешь по табору — дети кричат: «Барон — убийца! Барон изъебается!» Раньше бы им за такие слова уши надрали, а сейчас всем до фени, пускай кричат.

Цыганочки мне рады, слушают внимательно, улыбаются, приветливые. Вообще очень светлые, домашние натуры, но с темпераментом, непресные. Цивилизация их мало коснулась, потому что они родились и выросли в пределах табора, покидая его лишь для того, чтобы съездить в магазин, на рынок, в аптеку. Набраться плохому они могли только у своих мужей.

Мужчины и парни действительно другие. Высокомерные, самодовольные, необразованные. Рвачи и деляги. В голове только деньги. Все смотрят в бизнесмены. Никаких поучений они не терпят — даже от барона. Пока это лишь одна из тенденций, но страшно представить, что будет с котлярами, когда она станет магистральным курсом.

Разумеется, материальное благополучие исконно занимало в системе их ценностей призовое место. Даже в сватовстве предпочтение отдавалось не столько красоте выбираемой невестки, сколько достатку ее семьи. Котляры всегда уважали богатых, но в смуту 90-х, с головой погрузившись в однообразную, безостановочную торговлю, они на ней просто зациклились. «Быть настоящим современным цыганом» значит «быть хапугой».

Надувая щеки по поводу и без повода, котляры разъезжают на солидных машинах, на них дорогие деловые костюмы и черные, модно-остроносые туфли, но в то же время за душой — ни гроша. Диагноз один: распоясались. Свобода проверяет цыган на вшивость. Куче дурных и жестоких понятий они нахватались у новых русских и обычных бандитов. Едут в машине, а магнитола играет Круга. Это их выбор, их предпочтения. «Базара нет», «рамсы попутал», «накроет поляну», «разговор — палочка» — котляры освоили нехитрую лексику приблатненного общения с таким энтузиазмом, как будто без нее тебя и не поймут. В каком-то смысле так оно и было, я сам ей выучился в 90-е годы — невольно-добровольно, но у меня за спиной стояли Цветаева, Маяковский, Венедикт Ерофеев, Есенин, Гоголь. У котляров подобный багаж отсутствует, нет к нему навыков, тяги, отмычки. Не доросли. А традиции корежит. За них не спрячешься. Культурная ломка. И к ней котляры, похоже, не готовы — беспечно-беззащитны, податливее нас.

Известный этнограф Николай Бессонов в одном из писем поделился со мной своими опасениями на этот счет: «В прежние времена дети у котляров с малого возраста разводили костер, натирали готовые котлы песком для блеска и так далее. Это было прекрасное трудовое воспитание, в результате которого вырастали неграмотные, зато ответственные и работящие главы семей. Однако с крушением традиционного ремесла произошла настоящая катастрофа. Отцы перешли на бартер. Дети перестали работать на подхвате. А учиться так толком и не начали. Во всех поселках, которые я лично видел, растет ужасное поколение. Это просто катастрофа! Мальчишки — бездельники, в которых лень развивает самое худшее, что только бывает в цыганском характере. Я со страхом думаю, что будет, когда эти нагловатые глупые дети войдут в брачный возраст и составят большинство общины».

Их действительно никак не воспитывают, ими никак не занимаются. Никому из взрослых не приходит в голову качели в таборе для детей поставить! Или теннисный стол. Раньше хотя бы в футбол играли, а теперь все банально слоняются по улице. И велосипеды-то — крайняя редкость. А ведь чтобы кустик вырос здоровый, ему нужны солнце, уход, внимание.

Однако при этом мое впечатление — Бессонов все-таки преувеличивает масштабы бедствия, хотя мотивы его понятны: он бьет в набат, чтоб мужик перекрестился, пока гром не грянул. Но когда так было?

Никто не виноват. Вступая в новый мир и новое общество, котляры выбрали самые примитивные и плоские фетиши — богатство и успех. Никаких идеалов, кроме тех, что навязывает нам телевизор. Словно сорняки на заброшенном участке, процветают в них посредственность, грубость, лицемерие. Эти качества подвинули даже чувство братства — стержневой момент, на котором зиждилась такая шаткая, но вместе с тем мобильная и вариативная цыганская мораль.

В маргинальных кумпаниях взаимовыручка отходит в мифологию. Один цыган купил на стороне ворованную «девятку». А продать не смог. В итоге все-таки сбагрил ее — одному русскому, причем сбагрил в долг, удовлетворившись небольшим авансом («я сглуповал!»), а этот русский перегнал машину в соседнюю область, «купил ментов», поставил на учет и продал «задорого». Но долг цыгану возвращать не спешит! Цыган обратился к одному из братков. Браток был русский. Цыган говорит:

— Там сумма большая висит, немелкая. Нужны ребята, чтобы съездить-поговорить. Только с ними не надо ласково. Надо строго.

— А чего своих не хочешь подключить?

— Так у нас, знаешь, какие законы?! Вовек не расплатишься!

Раньше ценностью была община — сама по себе, ее крепость и единство. Без общины цыгане себя не представляли. Таборный уклад заслуженно почитался как необходимый элемент выживания. Вот и старались. Приходилось стараться. Хочешь, не хочешь — один за всех и все за одного.

Теперь она испаряется. Не та община… Та, которая есть сегодня, способна оправдать надежду не больше, чем динозавр в ледниковый период. Ее всю изгрызли мелкие распри, зависть, обидки. Вы бы посмотрели, с каким энтузиазмом котляры готовы клепать друг на друга (естественно, за глаза) — мол, они все плохие, один я тут хороший, верь только мне! Никому нельзя не верить!