Александр Зиновьев - Русский эксперимент

П: В постсоветской России мне места тоже нет. Ведь вытолкнувшая меня среда осталась та же. Даже стала агрессивнее и нетерпимее. В Советской России меня хотя бы допустили стать доктором и профессором. И не напиши я ту злополучную работу, я бы так и дожил жизнь в том качестве. А теперь и это исключено.

Ф: Так что у тебя нет оснований желать сохранения постсоветского строя.

П: Но есть отношение ко всему этому другое. Моя судьба сложилась так, что я всегда ощущал себя в качестве частички огромного человеческого целого, дерзнувшего на великий исторический эксперимент, — солдатом великой армии, штурмовавшей Историю. Армия разбита, штурм не удался. Вернуться в прошлое. Зачем? Готовиться к новому штурму? Это неповторимо. Труп не оживишь.

Ф: И с этой точки зрения у тебя нет желания восстанавливать советский строй.

П: Как нет желания сохранять постсоветский.

Ф: Ты изучил реальное коммунистическое общество, современное западное общество, общие законы эволюции и тенденции человечества. Ты пережил крах реального коммунизма в нашей стране. Вместе с тем ты сохранился в качестве психологического коммуниста. Случай, я думаю, уникальный. Скажи, каким бы ты теперь хотел видеть идеальное общественное устройство? Отбрось всякие соображения насчет того, что возможно в реальности и что нет. Скажи просто по принципу: я хочу, чтобы общество было таким-то.

П: Я настолько сильно был всегда ориентирован на реальность, на реальные закономерности, возможности и неизбежности, что в моем сознании просто не осталось места для праздной мечты и фантазии. Я — человек реализовавшейся утопии. Мне кажется, я понял ее сущность, историческую роль и причины гибели. Я пережил ее. И ничего другого я не хочу. Я утратил всякую способность что-то хотеть в этом отношении.

Ф: Но в принципе возможно изобрести какую-то другую, новую утопию?

П: Такого же масштаба и такого же влияния на ход истории?

Ф: Может быть, поменьше, но соизмеримую с прежней.

П: Давай, определим, что такое утопия. Обычно утопией называют что-то несбыточное. Но коммунистическая Утопия оказалась в основных чертах осуществимой. Несбыточность тут оказалась в другом: реализация ее идей породила непредвиденные нежелательные последствия, а то, что реализовалось, на деле оказалось не таким уж хорошим. Эта Утопия оказалась идеологией. Суть ее — замена небесного рая за гробом на земной рай при жизни, причем — в ближайшем будущем. И предназначалась она не для сытых и благополучных, а для голодных, обездоленных. Помнишь: вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов! А у проклятьем заклейменных всегда и везде была, есть и будет вечно одна мечта. И эта мечта была однажды зафиксирована в качестве Утопии. Изобретать новую Утопию — значит, как говорится, изобретать велосипед.

Ф: Значит, с Утопией покончено раз и навсегда?

П: Похоже, что так. Это было уникальное, неповторимое явление. Если что-то подобное и будет изобретено, это будет уже не Утопия, а нечто иное. Условия для Утопии исчезли навсегда.

Ф: Ну, пусть не Утопия, а нечто подобное. Что это такое может быть?

П: Возможно, что это будет вот что. Пройдут годы, Россия и русские исчезнут с лица земли. Останутся какие-то легенды. Через много лет любознательные существа обнаружат, что Россия и русские существовали на самом деле. По остаткам сведений о советском периоде, которые не удастся истребить антикоммунистам, они составят себе представление о нашем советском обществе. Это будет, естественно, идеализированное описание. А идеологи будущего добавят кое-что от себя. И таким путем придумают нечто раеобразное, но не для голодных и рабов, а для сытых и благоустроенных — для сверхлюдей будущего. И сделают это идеологией своего будущего.

Ф: А почему не для голодных и рабов?!

П: Таковых не будет. А господа планеты будущего будут иметь все в изобилии. Для них-то мечты коммунистов реализуются сполна. Только это не сделает их счастливыми. Вот они и найдут образ счастливого мира в далеком прошлом.

Ф: Прекрасная тема для книги! Напиши! Она наверняка принесет тебе успех!

П: У кого?! Где?! И когда?! Нет, дорогой старый друг, поздно. Наша песенка спета. Я думаю, мир готовится поставить точку на истории русского коммунизма. Я не мыслю жизнь после этого. А что касается того, каким бы я хотел видеть русское общество, то лучше того, какое мы имели в советский период, я придумать не могу. И не хочу.

Ф: Если бы мне предложили повторить жизнь и выбрать любое общество, какое хочу, я бы, пожалуй, тоже выбрал то, в котором и с которым прожил эту жизнь.

П: Ну вот, мы и решили все наши жизненные проблемы.

До отъезда в аэропорт времени было много, и Писатель решил поехать на Красную площадь, нарушив обещание Философу ждать его дома. Оставил Философу записку, что скоро вернется. Не поехать он не мог. Если он не поедет, думал он, его будут мучить угрызения совести до последней минуты жизни. Он лишь положит цветы у Мавзолея Ленина и на могилу Сталина. На это уйдет не более двух часов.

По выходе из метро он купил два букета цветов, самых больших и дорогих. Один букет положил перед Мавзолеем Ленина, другой — на могилу Сталина. Когда он это делал, на него обратила внимание группа молодых людей. Они засмеялись, заулюлюкали, выкрикивали бранные слова. Писатель разобрал что-то вроде «коммуняки», «Дай им власть, всех перевешают!», «Давить их, гадов, надо!».

Это действительно конец, подумал он. Коммунистическая эпоха ушла в прошлое без благодарности за сделанное и за принесенные жертвы, осужденная, оклеветанная, но не понятая. Я прожил лучшую часть жизни в ней. В ней была доля и моего участия. В нее вложена и моя душа. Я не хочу ее оправдывать, ибо она не есть преступление. Не бывает преступных эпох, бывают эпохи трагические. А трагедия не есть преступление. Я во многом виноват перед ней.

Я сделал все, что мог, чтобы искупить свою вину. Я все-таки остался верен ей. И останусь с нею до конца. Я сын своего времени. Я работал до кровяных мозолей, заранее зная, что не получу за свой труд ничего. Я голодал. Я мерз. Меня ели вши. Я добровольно ходил в глубокую разведку. Я добровольцем оставался прикрыть отступающих товарищей. Я впереди роты шел в рукопашную атаку. Я делал то, что меня заставляли. Меня обходили наградами и чинами. Я никогда не жил в хорошей квартире, не носил красивых вещей по вкусу, не ел пищу и не пил вин, о которых читал в книгах. Мой опыт в отношении женщин был достоин насмешки. Я никогда не верил в марксистские сказки о земном рае. Я знал, что на самом деле происходило в нашей реальности. И все же я счастлив, что жил в эту эпоху. Если бы мне предложили прожить жизнь вновь, я выбрал бы прожитую мною именно в эту эпоху жизнь изо всех возможных. Коммунизм вырос не из насилия надо мною, хотя я и был критиком его и сопротивлялся ему. Он вырос из моей собственной души и моих собственных добровольных усилий. Я ненавидел то, что создавал. Но я жаждал создавать именно это.