Кевин Макдональд - Введение в Культуру Критики

Исторические доказательства свидетельствуют о том, что европейцы, и особенно северо-западные европейцы, как только их интересы стали защищены сильным централизованным правительством, относительно легко расстались с сетями дальнеродственных связей и коллективистскими социальными структурами. Действительно, по всему миру наблюдается общая тенденция к ослаблению дальнеродственных социальных сетей по мере роста централизованной власти (Александер 1979; Гольдсмит Кункель 1971; Стоун 1977). Но в случае северо-западной Европы эта тенденция еще задолго до индустриальной революции породила уникальный западно-европейский стиль домашнего хозяйства — тип «простого домохозяйства». Простое домохозяйство основано на одной супружеской паре и их детях. Оно резко контрастирует с совместной семейной структурой, типичной для остальной Евразии, где хозяйство состоит из двух или более родственных семейных пар, обычно братьев со своими женами и детьми (Хайнал 1983). (Примером совместного хозяйства являются семьи патриархов, описанных в Ветхом Завете; см. Макдональд 1994, Глава 3). До индустриальной революции, простые домохозяйства Европы характеризовались уникальной системой трудоустройства молодых бессемейных людей в качестве слуг. Идти в услужение было характерно не только для детей бедных и безземельных, но и для детей крупных и успешных фермеров. В 17-м и 18-м веках, семейные люди обычно нанимали слуг в начале своего брака, до того, как их собственные дети могли выполнять эту роль, а затем, когда их дети вырастали и в домохозяйстве становилось слишком много свободных рук, родители отсылали своих детей служить в другие семьи (Стоун 1977).

Подобные глубоко-укорененные культурные традиции привели к развитию высокого уровня неродственных взаимодействий в обществе. Этот обычай также свидетельствует об относительном недостатке этноцентризма, потому что люди принимали в свой дом неродственников, в то время как в остальной Евразии люди обычно предпочитали окружение из своих биологических родственников. Это значит, что генетическое сродство было менее важным в Европе, в особенности в северных регионах Европы. Уникальной чертой простого домохозяйства был высокий процент биологически-неродных людей в семье. В отличие от остальной Евразии, преиндустриальные общества северо-западной Европы не были организованы вокруг дальнеродственных отношений, и, как легко заметить, вследствие этого они были «подготовлены» к индустриальной революции и к современному миру в общем (9).

Система простого домохозяйства является фундаментальной чертой индивидуалистской культуры. Индивидуалистская семья, будучи освобожденной от обязательств и ограничений, связанных с необходимостью поддерживать дальнеродственные связи, и от удушающего коллективизма, типичного для большей части остального мира, могла свободно преследовать свои собственные интересы. Моногамная семья, основанная на индивидуальном согласии и супружеской привязанности быстро вытеснила брак, основанный на родственных связях и стратегических рассчетах. (См. Главы 4 и 8, где обсуждается большая склонность западных европейцев к моногамии и браку, основанному на товарищеских отношениях и привязанности, а не на полигинии и коллективистских механизмах социального контроля и стратегического планирования семьи.)

Эта относительно большая склонность к формированию простого домохозяйства вполне может быть обусловлена этническими факторами. В преиндустриальную эпоху, данная система домохозяйства обнаруживалась только в Нордической Европе: система простых домохозяйств характеризовала Скандинавию (кроме Финляндии), Британские острова, Нидерланды, германо-язычные регионы и Северную Францию. Во Франции, простое домохозяйство встречалось в областях, занимаемых германскими народами, жившими к северу от «вечной линии», проходящей от Сен-Мало на побережьи Английского канала до Женевы во франкофонной Швейцарии (Ладурье 1986). Эти регионы развили крупное сельское хозяйство, способное прокормить растущие городки и города, и именно этим они и занимались вплоть до агрокультурной революции 18-го века. Оно поддерживалось большим разнообразием умелых ремесленников в городах и большим классом пахарей, которые «владели лошадьми, медной посудой, стеклянными кубками и зачастую обувью; их дети были тостощекими и широкоплечими, и обутыми в маленькие туфли. Никто из детей не имел раздутых животов рахитиков Третьего мира» (Ладурье 1986, стр. 340). Северо-восток стал центром французской индустриализации и мировой торговли.

Северо-восток также отличался от юго-запада по уровню грамотности. В начале 19-го века, в среднем 50 % французов были грамотными, тогда как северо-восток страны был грамотен почти на 100 %, и эти различия были заметны по меньшей мере с 17-го века. Более того, отмечались выраженные географические различия по росту: армейские записи показывают, что 18-м веке рекруты из северо-восточных районов были почти на 2 см выше. Ладурье отмечает, что разница в среднем росте между популяциями скорее всего была еще больше, поскольку в армию не могло попасть относительно большее число низкорослых мужчин из юго-западных регионов. В дополнение, Ласлетт (1983) и другие семейные историки отмечали, что тенденция в сторону экономически-независимой ядерной семьи была сильнее выражена на севере, в то время как противоположная тенденция в направлении совместных семей усиливалась по мере движения к югу и востоку.

Эти результаты не противоречат выводу о том, что географические вариации в семейных формах внутри Европы частично обусловлены этническими различиями. Из этих данных следует, что германские народы имеют большую биологическую тенденцию обладать набором признаков, предрасполагающими к индивидуализму — включая большую тенденцию к простому домохозяйству в силу естественного отбора, происходившего в течение продолжительного периода эволюции германцев на севере Европы в условиях ограниченных ресурсов. Похожие тенденции к экзогамии, моногамии, индивидуализму и относительно низкой роли дальнеродственных связей отмечались также и для Римской цивилизации (Макдональд 1990), снова наводя на мысль об этнической тенденции, в общем свойственной всем Западным культурам.

Имеющиеся данные свидетельствуют, что примерно 80 % европейских генов происходят от людей, заселивших Европу 30–40 тысяч лет назад и, следовательно, переживших Ледниковый период (Сайкс 2001). Такого промежутка времени достаточно для того, чтобы неблагоприятная экология севера оказала мощное формирующее влияние на европейские психологические и культурные тенденции. Эти европейские группы характеризовались относительно слабыми сетями дальнеродственных связей, так что как только развивающиеся сильные централизированные государства стали способны гарантировать индивидуальные интересы, система простых домохозяйств быстро стала доминирующей. Простая структура семьи была усвоена относительно легко потому, что европейцы к этому времени уже обладали относительно сильной предрасположенностью к простой семье, происходящей из продолжительной эволюционной истории на севере Европы.