Кевин Макдональд - Введение в Культуру Критики

«Колоколообразной Кривой», как затрагивающие еврейские интересы таким образом, как их не воспринимал Чарльз Мюррэй, его соавтор. (Райан контрастирует мировоззрения Мюррэя и Хернстейна следующим образом: «Мюррэй хочет Средний Запад [США — прим. пер.], в котором он вырос — мир, в котором местного механика совершенно не беспокоит, умнее он или нет чем местный учитель математики.») Точно так же, теоретическая физика 20-го века не попадает под разряд еврейского интеллектуального движения именно потому, что это была хорошая наука, без этнического следа в ее создании: еврейская самоидентификация и еврейские интересы были не важны для содержания теорий или для поведения этого интеллектуального движения. Тем не менее, евреи были непропорционально представлены в рядах теоретических физиков.

Я придерживаюсь этого вывода, несмотря на то, что Эйнштейн, лидирующая фигура среди еврейских физиков, был сильно-мотивированным сионистом (Фольсинг, 1997, стр. 494–505); оппонентом ассимиляции, как презренной форме «мимикрии» (стр. 490), предпочитавшим смешение с другими евреями, к которым он обращался как к «компаньонам-соплеменникам» (стр. 489); демонстрировал некритичную поддержку большевистского режима в России, весьма типичную для огромного числа евреев в 1920-х и 1930-х, включая постоянную апологетику за показательные процессы в 1930-х (стр. 644-5); и переключился с позиции высокоинтеллектуального пацифиста во время Второй мировой войны, когда еврейские интересы не были на кону, до адвоката строительства атомных бомб для нанесения поражения Гитлеру. С подросткового возраста он не любил немцев, и позже в жизни он критиковал еврейских коллег за их обращение в христианство и их «прусские» манеры. Он особенно не любил пруссаков, элитную этническую группу в Германии. Обозревая свою жизнь в возрасте 73 лет, Эйнштейн самым недвусмысленным образом продекларировал свою этническую принадлежность: «Как только я достиг полной ясности о нашем ненадежном положении среди других народов, мои отношения с еврейством стали моей наиболее сильной человеческой связью» (Фольсинг, 1997, стр. 488). Согласно Фольсингу, эта ясность начала развиваться в Эйнштейне с раннего возраста, но он не признавал ее до гораздо более позднего периода, что по сути является формой самообмана: «Будучи молодым человеком с буржуазно-либеральными воззрениями и верой в просвещение, он отказывался признавать [свою еврейскую идентичность]» (Фольсинг, 1997, стр. 488).

Другими словами, вопросы этнической самоидентификации и даже этнического активизма в таких людях как Эйнштейн не имеют никакого отношения к вопросу рассматривали ли подобные люди содержание своих теорий как способствующее продвижению их этнических интересов, и, в случае Эйнштейна, тому нет доказательств. Подобное не может быть сказано о Фрейде, «нью-йоркских интеллектуалах», боасианцах, и Франкфуртской Школе, где «научные» теории были создаваемы и используемы с целью продвижения групповых этнических интересов. Данная идеологическая цель становится очевидной, как только проясняется псевдонаучная природа этих движений. Значительная часть дискуссии в КК посвящена документированию интеллектуальной нечестности, отсутствию экспериментальной тщательности, очевидной политической и этнической мотивации, изгнаниям несогласных, внутри-этническим сговорам для доминирования в публичной интеллектуальной дискуссии, и всепроникающее общее отсутствие научного духа. По моему мнению, научная слабость этих движений является доказательством их функции как групповой стратегии.

Обзоры КК были немногочисленны. Фактически, лишь три обзора были напечатаны в публикациях национального уровня, включая короткий обзор Кевина Ханнана в Nationalities Papers . Обзор Ханнана в основном описывает книгу, но он подводит итог, замечая, что «иконокластическая оценка [Макдональдом] психоанализа, марксизма, мультикультурализма и некоторых интеллектуальных школ в социальных науках не вызовет большого энтузиазма в академии, но его книга хорошо написана и имеет многое что предложить читателю, интересующемуся этничностью и этническим конфликтом.»

Другие обзоры подняли несколько важных вопросов, заслуживающих отдельного обсуждения. Обзор Фрэнка Солтера (2000) в Human Ethology Bulletin затронул часть противоречий, окружающих мою работу, и в особенности желчную сессию в ходе конференции ученого Общества по Человеческому Поведению и Эволюции в 2000-м году, во время которой несколько участников обвинили меня в антисемитизме. Для меня же единственным вопросом является насколько я был честен в использовании источников и соответствуют ли мои заключения общепринятым стандартам для академических исследований в социальных науках. Солтер отмечает, что я базировал мое исследование на общеизвестных и непротиворечивых источниках и что утверждения, которые привели в ярость некоторых коллег

«являются не просто правдой, но трюизмами среди тех, кто знаком с разнообразной литературой по данному предмету. Кроме политической сенситивности субъекта, значительная часть проблем, стоящих перед Макдональдом, происходит из того факта, что Макдональд часто слишком далеко опережает своих клеветников, и это сильно затрудняет коммуникацию; что слишком мало общих посылок для конструктивного диалога. К несчастью, разрыв в знаниях закрывается слишком медленно потому, что некоторые из наиболее враждебных его критиков, включая коллег, выдвинувших серьезные обвинения ad hominem, не утрудились прочтением книг Макдональда.»

Солтер также отмечает, что такие критики, как Джон Туби и Стивен Пинкер, очернявшие в средствах массовой информации мою компетенцию как исследователя, не смогли предоставить ничего напоминающего академическую критику или опровержение моей работы. К сожалению, это продолжается. В то время как многочисленные громкие обличения появлялись на публичных форумах, ни один из этих критиков не только не предоставил серьезного академического анализа, но и не взял назад своих резких обличений моей работы.

Пол Готтфрид (2000) также поднял несколько интересных вопросов в своем обзоре, опубликованном в Chronicles , палеоконсервативном интеллектуальном журнале. (Я ответил Готтфриду, и Готтфрид ответил мне в свою очередь; см. Chronicles за сентябрь 2000 года, стр. 4–5). Готтфрид оспаривает мои взгляды на роль еврейских организаций и интеллектуалов с сильной еврейской самоидентификацией как агентов изменений в культурных трансформациях, произошедших в Западных обществах за последние 50 лет. В общем, моя позиция заключается в том, что еврейские интеллектуальные и политические были необходимым условием для этих изменений, но не достаточным условием, как подразумевает Готтфрид. В случае разворота иммиграционной политики США просто не существовало других групп давления, которые бы проталкивали либерализованную, мультирасовую иммиграцию в рассматриваемый период (вплоть до принятия радикального иммиграционного закона 1965 года). Также не существовало каких-либо еще интеллектуальных движений, кроме упомянутых в КК , которые пропагандировали бы образ США как мультикультурного, мульти-этнического общества, а не как европейской цивилизации. Готтфрид приписывает драматически-радикальное изменение в иммиграции «общему культурному изменению, которому подверглись Западные общества, и которое продвигалось бюрократическим государством.» Я согласен, что мульти-этническая иммиграция произошла из-за общего изменения в культуре, но мы все равно обязаны развивать теории о причинах и происхождении этого изменения.

Читать дальше