Энтони Гидденс - Трансформация интимности

Ее попросили составить опись тех негативных вещей, которые, по ее мнению, представлялись отцу относительно нее. У нее вырос довольно длинный список.

1. Я невнимательна к другим.

2. Я эгоистична.

3. Я бездумна.

4. Я бесталанна.

5. Я неадекватна.

6. Я представляю собою затруднение для семьи.

7. Я разочаровываю.

8. Я неблагодарная.

9. Я плохой человек.

10. Я неудачница.

11. Я неумелая.

12. Я ленива и никогда не сумею чего-нибудь добиться.

Она немедленно увидела, что преодолела многие из этих мнений о себе; тогда она вернулась к списку и четко написала: «Это не было правдой тогда, и это неправда теперь!» В противоположность взглядам своего отца, она чувствовала, что ее мать всегда любила и поддерживала ее. Вот перечень тех мнений, которых, как она считала, придерживалась о ней ее мать.

1. Я интеллигентна.

2. Я ласковая.

3. Я очаровательная.

4. Я великодушна.

5. Я талантлива.

6. Я трудолюбива.

7. Я одаренная.

8. Я полна энергии.

9. Я способна любить.

10. Я доставляю радость окружающим [148] Susan Forward. Men Who Hate Women and the Women Who Love Them. — New York: Bantam, 1988. — P. 198-199. .

После того как она составила этот список, Ники начертала поверх его: «Это — правда, и это всегда было так». Позднее она пришла к выводу, что взгляды родителей на нее были не настолько поляризованными, как она предполагала. Ее отец, например, довольно часто хвалил ее интеллект и атлетические способности. Постепенно она научилась «поправлять маленького ребенка внутри себя» и рассеивать внутренний образ критически настроенного отца. Оказалась ли Ники способной улучшить свои отношения с отцом, с которым она виделась нечасто, — об этом Форвард не говорит. Постепенно она отказалась от своей фантазии относительно того, что ее отец станет когда-нибудь «таким отцом, какого я всегда хотела». Здесь были «печаль и оплакивание», но была и достаточно большая доля свободы. Вся энергия, которую она затрачивала на бесплодные поиски отцовской любви, теперь направлялась на цели таких видов деятельности, которые были более позитивными и значимыми для нее [149] Susan Forward. Men Who Hate Women and the Women Who Love Them, New York: Bantam, 1988. — P. 202. .

Я не затрагиваю вопроса о том, насколько эти конкретные терапевтические методики эффективны в сравнении, скажем, с классическим психоанализом или другими терапевтическими методиками, которые более тонко фокусируются на подсознательном. Воспитание «ребенка внутри себя» означает возвращение прошлого — процесс движения вспять и вызывания из памяти полузабытых или подавленных детских переживаний, — но лишь для того, чтобы освободиться от них, и на жесткость разрыва с прошлым указывает тот факт, что для такого отказа от него требуется процесс оплакивания. Не ведем ли мы здесь речь об еще одном пагубном пристрастии, от которого нужно избавиться? В более широком, нежели обсуждалось прежде, смысле этого понятия, я думаю, что да. Терапевт поощряет Ники к тому, чтобы «отпустить» те черты, которые, будучи деструктивными, обладали принудительной силой в отношении ее аттитюдов и действий.

Значимость такого оплакивания пронизывает значительную часть терапевтической литературы. Рассмотрим, к примеру, анализ «любовного шока», предлагаемый Стивеном Галло и Конни Чёрч [150] Stephen Gullo and Connie Church. Loveshock. How to Recover From a Broken Heart and Love Again. — London: Simon and Schuster, 1989. .

Галло разработал идею любовного шока, иногда более известного под названием «панцирный шок» [151] Классическое исследование военной усталости см. в William Sargant: Battle for the Mind. — London: Pan, 1959. , опираясь на терапевтическую работу, которую он проводил с ветеранами Вьетнама, страдавшими изнурением от сражений.

Солдаты, вернувшиеся из Вьетнама, страдали психологической дезориентацией, оцепенением чувств и неспособностью сформировать тесные отношения с кем-либо, кроме своих старых боевых друзей. Галло заметил параллели между переживаниями солдат и реакциями людей, утративших серьезные любовные отношения. Это сравнение могло бы показаться сведением к тривиальности горя, вызванного утомлением от войны, но фактически интенсивность реакции на распад устойчивых отношений почти столь же велика, а выздоровление от нее столь же продолжительно.

Когда связь обрывается, то даже для «отвергнувшего» — возможно, даже в большей степени, чем для отвергнутого, — может на долгие годы сохраниться имидж другого, привычки другого и ожидание, что возможно примирение. Оплакивание — это условие отпускания отношений, которые в ином случае перейдут в настоящем на уровень пагубного пристрастия. Любовный шок обладает «временем психологического путешествия», которое может занять для проработки период во много месяцев, хотя эта длительность варьируется в соответствии со степенью эмоциональной вовлеченности в воспоминания, которые индивид должен переработать. Уступить разрыву, «попрощаться» — это обычно достигается на более поздних стадиях ухода, когда существенным образом имеют дело с упреком и виной.

Не следует считать причудой сравнение отпускания в постепенно исчезающих отношениях взрослых людей с усилиями по освобождению взрослого человека, такого как Ники, от принудительной вовлеченности в события и травмы детства. В каждом случае существует когнитивный и эмоциональный приход к соглашению с психологическим прошлым и переписывание изложения самости. В обоих примерах неудача «разрыва», вероятно, означает повторение аналогичных паттернов поведения, формирующих скорее замкнутый круг, нежели путь автономного саморазвития. «Противостояние опыту вашего любовного шока и осознание того, что в вашей связи пошло не так, может обернуть боль в возрастание опыта и обеспечить вас взглядами и умениями, которые улучшат ваши последующие связи» [152] Gullo and Church. Loveshock... — London: Simon and Schuster, 1989. — P. 28. .

Говоря о связях между взрослыми детьми и их родителями, нужно предпринять определенное усилие воображения, чтобы думать об этом с точки зрения «исцеления» таким способом, который представляется совершенно естественным, когда рассматриваешь ситуацию преодоления утраты любимого родителя. Детство кажется чем-то таким, что скорее подготавливает нас для последующего, более автономного участия во взрослом мире, нежели такая фаза жизни, от которой, став взрослым, нужно искать спасения. Тем не менее связь родитель-ребенок — это, подобно другим, такая связь, от которой индивид должен освобождаться, хотя и не совсем обычными способами, потому что она является разрушительной в не меньшей степени, нежели любовная связь взрослых.

Предположим, мы сделаем необычный шаг в трактовке взаимной вовлеченности родитель-ребенок точно таким же образом, как и связи между другими индивидами, которую они формируют и из которой они выходят. Немедленно станет очевидным, что многие из связей родитель-ребенок будут, с терапевтической точки зрения, оцениваться как серьезно дефективные: как если бы дети не зависели изначально от своих родителей, и можно было бы ожидать, что они пожелают покинуть их. Как я попытаюсь показать, можно сделать немало интересных выводов, если, например, взглянуть на родителей с «плохим поведением» таким образом, как если бы мы рассматривали супругов с такой точки зрения, когда один из них регулярно подавляет потребности другого.