Игорь Яковенко - Риски социальной трансформации российского общества: культурологический аспект

Из верности должному вырастает традиционная для России дистанция между декларируемой и реальной нормой. Система декларируемых норм – законы, постановления правительства – существует как бы сама по себе и мало соотносится с реальной жизнью. Жизнь общества регулируется другими, неписаными, нормами, стихийно складывающимися в обществе. Люди живут в обход и вопреки закону. Такое положение вещей традиционализировалось, вошло в социальную плоть общества, стало единственно возможным образом жизни для миллионов людей. В России исторически сложился незаконопослушный человек, которому соответствует демонстративно пренебрегающая нормой закона власть. Стоящей над законом власти соответствует живущий в обход закона подданный.

Следующая – гностическая, или мироотречная, позиция – имеет религиозные корни и исходит из убеждения в глубинном, онтологически неустранимом конфликте между душой человека и природой материального, вещного мира. Мир вообще – зло, и конец его (конец жизни) есть избавление от зла, конец страданий и конец трагической раздвоенности.

Мироотвержение противостоит адекватному отношению к миру, противостоит активной позиции, что само по себе порождает разнообразные риски. Страх перед миром, отторжение бытия делают бессмысленными любые попытки оптимизировать, улучшить этот мир. Более того, мироотвержение связано с обесцениванием человеческой жизни. Зачем держаться за жизнь в этом греховном мире? «Палы» старообрядцев и самосожжения сектантов, памятные нам по последним десятилетиям прошлого века (Гайяна), были действенными выражениями пароксизмов мироотвержения.

Наряду с этими, поражающими воображение массового человека, эксцессами существует повышенная фоновая агрессивность, из которой вырастают бесконечные конфликты на бытовой почве. Это бессмысленные пьяные драки со смертельным исходом [4] Так, в народной культуре по сей день существует обязательная ритуальная драка на свадьбе [ Хок, 1993]. , драки на меже, убийство соседа из-за собственного куренка, забежавшего на чужой участок и переброшенного через забор со скрученной головой, и т. д. Иностранцы веками отмечают повышенную агрессивность, свойственную россиянам. В верхах общества эта агрессивность смягчалась европейскими нравами, а в народной массе носила самые неприглядные формы. Сегодня бытовые убийства в маргинальной среде «по пьяному делу» стали устойчивым фоном нашего существования. Привычность происходящего мешает его объективному восприятию. Между тем здесь скрывается серьезная социальная проблема. Истоки повышенной агрессивности связаны с гностическими, мироотречными смыслами русской культуры. Эту точку зрения разделяет, в частности, А. Ахиезер [Ахиезер, 2002].

В эпохи исторических перемен по стране прокатывались волны депрессии, безверия, аномии. Традиционный человек утрачивал понимание того, как, а главное зачем, жить в этом страшном мире. В конце XIX века на Украине и Юге России возникла секта малеванцев. Одна из основ их учения состояла в том, что Христос «вывел их из Египта труда». Сектанты переставали работать, готовить пищу, женщины не прибирались в домах. Люди сидели и молча выбирали друг у друга вшей. Понятно, что малеванство – крайняя форма реакции наиболее архаической массы людей на историческую динамику, но в высшей степени показательная, ибо фундаментальная интенция движения очевидна: прочь из истории, государства и цивилизации. Сегодня столь крайних форм структурированного религиозного неприятия мира не наблюдается, но культура, породившая малеванство, осталась.

Обратимся к современности. В так называемом русском роке и соседствующих с ним субкультурах (панки, рокеры) фиксируется устойчивая игра с темой самоубийства. Здесь отрабатывается отрицательный образ женщины и сексуальных отношений – то есть всего того, что связано с воспроизводством жизни. Эти положения неплохо иллюстрирует название группы «Крематорий». В репертуаре группы песни: «Крематорий», «Лепрозорий», песня о мальчике, который умер от сифилиса.

К безусловным ценностям русского рока относятся наркотики, любая «дурь», выпивка. Женщина изменяет с друзьями, отказывает в близости, но настоящему мужчине ничего «этого» и не надо. Он пойдет уколется, выпьет с друзьями пива и вообще «оторвется по полной программе». Показателен и образ человека в русском роке. Это либо телесность, подверженная тлению, – нечто вонючее, потеющее и умирающее, либо бестелесная сущность. Единственная функция, которую выполняет тело, – быть сосудом для спиртного и наркотиков.

Русский рок играет и с образом Сатаны. К примеру, можно вспомнить песню «Князь Тишины» группы «Наутилус Помпилиус». В одной из лучших, наиболее музыкальных баллад группы «Крематорий» – «Мусорный ветер» – мы находим следующее описание космоса:

Показательно, что ориентированная на Запад молодежная субкультура – хиппи, битники, рокабилли – придают женщине и сексуальным отношениям совершенно иное значение. Здесь любовь ставится во главу угла, она тема многих песен. При этом тема наркотиков не манифестируется.

Вряд ли экскурс в рок-культуру нуждается в развернутом комментарии. Мировоззренческие и экзистенциальные интенции авторов совершенно очевидны.

С мироотречносгью связано еще одно свойство российской культуры. Мы имеем в виду крайне низкую цену человеческой жизни. Именно в России родилась знаменитая суицидальная игра «гусарская рулетка». Жизнь человека стоит всего ничего и в глазах его самого, и в глазах его соседа, приятеля, собутыльника (отсюда бытовые убийства по ничтожному поводу), и в глазах всяческого начальства.

Этот тезис встречает неприятие, поскольку он вступает в конфликт со здравым смыслом и критически снижает самооценку как отдельных людей, так и культуры в целом. Однако культурологу известно: культура умеет манипулировать человеческим сознанием. Она убирает в подсознание, объявляет частностями, мелочами, не заслуживающими внимания артефактами обстоятельства, разрушающие комфортную картину мира и корректирующие устойчивую автомодель. Традиционный россиянин охотно согласится с тем, что «начальство» не ставит людей ни в грош. На самом же деле ценностные ориентации начальников – лишь зеркальное отражение массовой самооценки.

Вот штрихи к массовому портрету: «К северу от Ярославля дачники разместились на бывшей свалке отходов ртути и мышьяка». Однако «особенно интенсивно растут дачные поселки под высоковольтными линиями электропередач ЛЭП. Если расстелить там кольцо из проволоки, то можно зажечь лампочку. Выходные дни и отпуска проводят под высокочастотным облучением, под жужжание проводов. Собираются ли рожать детей пребывающие здесь женщины и девочки?» [Родоман, 2002: 405–406].