Дмитрий Спивак - Метафизика Петербурга. Немецкий дух

Для подтверждения последнего вывода достаточно будет обратиться к такому авторитетному памятнику той эпохи, как Сказание о благоверном князе Довмонте. Говоря о славной битве 1268 года в начале этого раздела, нам уже довелось привести в кавычках отдельные выражения из его текста. Оформившееся вполне не позднее конца следующего, XIV столетия, и дошедшее до нас в составе трех псковских летописей, Сказание вполне соответствует историческим фактам, и притом верно передает их восприятие современниками битвы и их ближайшими потомками. Современная историческая наука в целом согласна и с завершающим памятник общим выводом, гласящим, что «великим князем Александром, и сыном его Дмитреем, и зятем его Домонтом спасен бысть град Новгород и Псков от нападениа поганых немец » (курсив наш).

Заметим, что уже во второй раз с начала настоящего раздела нам доводится цитировать выражение «поганые немцы», и это не случайно. Текст Сказания о Довмонте буквально пестрит его повторениями, употребляемыми едва ли не каждый раз, практически на правах устойчивого словосочетания, когда речь заходит о новых, воинственных соседях земли Новгородской. «И бысть сеча велика с погаными немци», «не стерпе … нападениа поганых немець», «погании немци оступиша град Псков», и так далее – цитирование легко продолжить (в одном месте автор, впрочем, разнообразил свой лексикон, употребив красочный гапакс «поганая латына»).

Поспешим подчеркнуть, что прилагательное «поганый» не несет в данном случае отрицательной оценки – точнее, передает ее лишь косвенно. Прямое значение слова «поганый» – иноверный, может быть, даже безбожный. Соответственно этому, в современных переводах Сказания о Довмонте привлекшее наше внимание выражение передается чаще всего просто как «безбожные немцы», и это вполне оправданно [67] С некоторыми колебаниями, такого перевода придерживается и В.И.Охотникова, изданию которой мы следовали в приведенных выше цитатах из древнего памятника, см.: Сказание о Довмонте \ Пер. В.И.Охотниковой \\ Воинские повести Древней Руси. Л., 1985, с. 141–145. .

Заметим, что политическая и военная организация ливонцев была хорошо известна новгородцам. В тексте Сказания без особых комментариев, как явно знакомые читателю, употреблены такие титулы, как «местер земля Ризскиа» (то есть «магистр земли Рижской»), или «мендерь» (надо понимать, «командор»). Не вызывают они уже и боязни: составитель Сказания с гордостью замечает, что первый из названных знатных людей (оставшийся, кстати, в истории под славным именем магистра Ливонского ордена Оттона фон Луттерберга) получил рану в лицо при осаде Пскова весной-летом 1269 года, второму же значительно позже, однако при сходных обстоятельствах раскроили голову.

При всем том, немцы остаются совершенно чужими по главному признаку, определявшему для человека того времени буквально все грани его или ее мировосприятия – по вере. Соответственно, составитель Сказания о Довмонте всегда помнит и не упускает случая подчеркнуть, что его герои боголюбивы, и бьются не только за жен, «малых деток» и землю родную, но прежде всего за «Дом святой Троицы» (в данном случае имелся в виду Троицкий собор в центре псковского детинца).

Совершенно аналогично, и жители средневековой Ливонии смотрели на восточную границу своего государства с подозрением и опаской, видя за ней в лучшем случае вредных схизматиков, если не прямых идолопоклонников. Так в наших краях постепенно установилась граница не столько между двумя государственными образованиями, сколько между двумя цивилизациями, следующими расходящимися историческими курсами, иными словами – граница не только политическая, но и религиозно-психологическая, в конечном счете – сакральная.

Ну, а германские стратеги очень хорошо запомнили об остановке в своем движении на восток, последовавшей за успешным завоеванием прибалтийских земель. Когда подошло время нового «натиска на Восток», А.Гитлер, в двадцатые годы XX века более пересказывавший идеи великогерманского реваншизма, нежели предлагавший читателям собственные мысли, курсивом выделил в своей программной книге следующие строки:

«Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке…Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены» [68] Гитлер А. Моя борьба \ Пер. с нем. М., 2000, с.556 (оригинал был закончен в 1926 году). … . Впрочем вернемся пока к событиям средних веков.

По нашу сторону осваивались, закреплялись в правовых документах, меняли хозяев угодья, пригодные для земледелия, рыболовства или соледобычи, ставились хоромы, тынились монастырские дворы, наряжались церкви, кипели страсти на вече, сменяли друг друга посадники, епископы и князья. С XII века шло упорнейшее освоение огромных пространств севера – Терской земли, Заволочья, Пермской и прочих земель, отделился в 1348 году Псков, происходили мириады других мелких и крупных событий, сформировавших в конечном счете психологические типы новгородца и псковича.

В пределах Ливонии тоже кипела жизнь. Разграничивались владения, строились родовые замки и монастыри, к 1347 году была присоединена Эстляндия с жемчужиной Восточной Прибалтики – Ревелем. Формально земли теперешней северной Эстонии были приобретены Тевтонским орденом у датчан за 19 тысяч серебряных марок (по теперешнему счету, это примерно четыре с половиной тонны чистого серебра). На деле же датское войско, ослабленное длительными боями с эстонскими повстанцами, почло за благо при первой возможности уйти подобру-поздорову.

Эстонский народ сохранил до наших дней память о датском владычестве в самом названии города Таллин. Как известно, оно восходит к словам «Taani linn», в дословном переводе с эстонского означающим «Датский город». Русские же еще долго звали Таллин Колыванью, скорее всего по древнему имени города – Kaleveni, в свою очередь сохранившему имя Калева – героя эстонского эпоса [69] См.: Брунс Д.В., Кангропооль Р.Р. Таллин. Л., 1980, с. 7–8. .

Что же касалось принятого у немцев названия «Ревель», то его происхождение остается не вполне ясным. Местные жители, впрочем, утверждали, что во время охоты некого древнего рыцаря, на месте будущего города произошло падение (Fall) некой косули или серны (Reh), откуда якобы и произошло имя «Reval». Подлинность легенды куда как сомнительна, что не мешало местным рыцарям в торжественных случаях подымать кубки, изготовленные в форме копыта или же нижней части ноги дикой козы.