Дмитрий Спивак - Метафизика Петербурга. Немецкий дух

Одни земли вошли в юрисдикцию магистра Ливонского ордена, другие попали под руку архиепископа Рижского, третьи признали власть Эзельского, Дерптского или Курляндского епископа. Все эти владетельные персоны жили немирно, не упуская малейшего случая перебежать дорогу сопернику, тем более упрочить свое положение.

В спорных случаях четыре «князя церкви» не упускали случая порознь или коллегиально нажаловаться на обидчиков своему патрону, которым был, разумеется, римский папа. Однако магистр Ливонского ордена тоже подчинялся ему, по крайней мере формально, и имел обыкновение более чем активно пользоваться своим правом просить помощи и поддержки понтифика. В то же время, рижские архиепископы считались по давней традиции князьями Священной Римской империи, и, соответственно, не упускали случая привлечь к ливонским делам внимания германского императора. Помогая им, император не забывал того, что сам он был рыцарь, и потому согласовывал по мере сил свои шаги с интересами Ордена.

Если добавить к сказанному, что крупные города Ливонии пользовались самоуправлением, а их бургомистры, как правило, проводили каждый свою политическую линию, сообразуясь при этом с интересами не рыцарей или епископов, но зажиточных горожан, то мы получим первоначальное представление о той напряженной атмосфере, в которой был выкован психологический тип предков остзейских немцев, впоследствии принявших самое активное участие в построении и развитии Санкт-Петербурга .

Впрочем, мы снова забежали вперед. В ту же эпоху, о которой идет наш рассказ, главной заботой «мужей новгородских», а с ними и «мужей псковских», было отнюдь не допускать немцев к администрации и хозяйственным делам своего государства, но, напротив, оттеснить за ближайший естественный рубеж, и удерживать за ним, елико будет возможно. Так и установилась граница, сташая привычной для поколений обитателей наших мест.

Кто же у нас не знал, что сначала, от самого «Соленого моря» и «прямо по стерьжню Норовы-реки» – то есть от Финского залива и по фарватеру реки Нарвы – мы держим границу против рыцарей Ливонского ордена. Далее, примерно от средней части «Чючкого» (Чудского) озера и вплоть до озера Теплого, а потом по суше на юго-запад от Псковского озера, продолжается граница все с той же Ливонией, однако уже с владениями епископа Дерптского. Южнее этого участка начинается участок границы также входящей в состав ливонских земель орденской области Мариенбург, в свой черед переходящей в рубеж архиепископской области Пурнау, и так далее [70] Речь здесь идет о положении, сложившемся примерно на конец XIV столетия. Впрочем, намеченная выше линия на удивление точно соответствует трассе теперешней российско-эстонской, а также российско-латвийской границы. .

И все же, памятуя о значении старинного рубежа, мы совершили бы серьезную ошибку, предположив, что контакты между немцами и русскими со времен его установления ограничились приграничными сношениями, а также нечастыми посольствами друг к другу.

Напротив, достаточно рано на Западе объявилось сообщество энергичных людей, проторивших путь в самое сердце северо-западной Руси – в Господин Великий Новгород, поставивших прямо на его территории свое подворье, и нашедших способы прекрасно ладить с великим восточным соседом. Мы говорим, конечно, о торговом союзе балтийских купцов, в течение нескольких столетий с честью несшем громкое имя Ганзы.

«Новгород был практически членом Ганзы. Через нее русские люди знакомились с достижениями европейской цивилизации, при ее же посредстве они получили выход на Запад. В средние века Ганза стала для нас подлинным „окном в Европу“»…

Так или примерно так начинают рассказ о Ганзе некоторые наши даже довольно известные популяризаторы науки, а то и преподаватели истории или культурологии. Почти любой читатель наверняка припомнит что-либо читанное или слышанное в таком духе. Несмотря на распространенность таких взглядов, нужно прямо сказать, что они в общем не соответствуют историческим фактам, отражая скорее желаемое, нежели произошедшее в действительности.

Ганза на самом деле довольно рано наладила постоянные деловые сношения с Новгородом. Самые ранние известные историкам новгородско-ганзейские договоры, установившие самые необходимые двусторонние обязательства и привилегии, были подписаны в 1262–1263 годах, в то время как самый расцвет Ганзы – ее, так сказать, акме – принято относить на время после Штральзундского мира, то есть последнюю треть XIV – начало XV века. Однако, формально предусматривая выгоды и права для обеих сторон, на деле как эти, так и более поздние договоры и правовые акты отражали магистральную линию Ганзы на монопольное посредничество в обмене товарами между русскими землями и Западной Европой – линию, проводившуюся с исключительной жесткостью, и даже жестокостью .

Как следствие, на всем протяжении своих отношений с Новгородом, ганзейцы упорно стремились оттеснить от русского рынка своих европейских конкурентов, и им это, в общем, удалось. Мы говорим в первую очередь о фламандцах и англичанах, но даже купцам такого исключительно удобно расположенного для сношений с востоком города, как Нарва – своим же по языку и культуре – Ганза, несмотря на их неоднократные просьбы и ламентации, так никогда и не позволила спокойно торговать с соседними новгородцами. О принятии Нарвы в Ганзейский союз его члены и слышать не хотели, поскольку это могло бы снизить прибыли купцов Ревеля и Риги, принадлежавших этому союзу.

Ганза сделала практически все, что было в ее силах, и чтобы удержать русских купцов от поездок на запад – или, по крайней мере, всемерно их затруднить. Новгородцы ведь были очень подвижны и предприимчивы, и, скажем, в XII–XIII веке появлялись со своими товарами и на Готланде, и в Стокгольме, и в самом Любеке – колыбели Ганзейского сообщества. Только почувствовав свою силу, ливонские члены Ганзы стали направлять в ее главные центры послания, требовавшие буквально выставлять русских купцов за дверь.

«Мы слышали, что русские ради своей торговли начали ездить по морю, чего раньше никогда не было», – писали представители этих городов в Данциг в 1398 году, – «Мы настоятельно просим, чтобы вы с уважаемым господином великим магистром говорили и просили его в милость, чтобы было постановлено так, чтобы русских и их товар в ваших гаванях никто не брал на суда и не возил»… Нужно ли говорить о том, что просьба достойных собратьев по Ганзе была принята в Данциге с пониманием, и уважена в меру сил.

«Ладно, Бог с вами», – говорили новгородцы ганзейским коллегам, – «Не хотите брать нас с товаром на свои суда – не надо. Мы сами снарядим корабли и проведем их по морю. Просим у вас только „чистого пути“ по нему». Под «чистым путем» в международном праве того времени понималась гарантия неприкосновенности торговых судов, их команды и грузов.