Олег Дамениа - Абхазия на рубеже веков (опыт понятийного анализа)

Естественно, вызывает интерес сам факт возникновения столь полярных друг другу концепций в понимании одной и той же культурно-исторической реальности (Абхазия), которая при ее аутентичной интерпретации, казалось бы, должна исключить возможность их образования. Поэтому одними лишь традиционными методами (дескриптивным, компаративистским и др.) трудно разобраться в той путанице, которая образовалась в грузинской историографической мысли.

Однако ведущий к истине путь тернист. Важна не только, быть может, и не столько истина сама по себе, сколько ведущий к ней путь, который тоже должен быть истинным (К. Маркс).

Истина, как известно, является прерогативой науки. Предназначение науки – постижение истины, которая должна отвечать предъявляемым ей требованиям. Главными из них являются адекватность мыслимым в науке вещам и объективность. Потому содержание истины не зависит ни от воли и желания человека, ни от его субъективных пристрастий и интересов.

Однако это не значит, что истина (стало быть, и наука) полностью свободна от субъективного фактора. Науку создают определенные люди, которые живут и творят не в «башне из слоновой кости», а в конкретных условиях и обстоятельствах времени (в том числе и политических). Часто эти обстоятельства оказывают влияние на ученых мужей, особенно на тех, кто занимается социальным познанием.

Политическая власть, тем более авторитарная, всегда тяготеет к преобразованиям управляемого ею общества и общественного сознания «по образу и подобию своему». Одно из средств достижения такой цели – это наука и использование ее в угоду официальной конъюнктуре. Потому наука отвечает предъявляемым ей требованиям в той мере, в какой соблюдается статус ее независимости. Но даже соблюдение этого статуса, само по себе, не гарантирует истинности знания. Степень истинности знания во многом зависит от технологии его получения. В этой технологии имеют значение не только различные логические схемы и умопостроения, но и ценностная ориентация, культура мышления, стиль рефлексирования познающего субъекта, цель, которую он преследует, конкретные исследовательские задачи, которые он при этом решает.

Все это делает вероятным различное (субъективное) толкование одного и того же познаваемого объекта, создает для исследователей прецедент права на «свою» истину. Получается, сколько исследователей, столько и истин. Но на самом деле истина одна. И пока в исторической науке продолжается острая полемика между сторонами в борьбе за «свою» истину, пока существует псевдонаучная грузинская литература и публицистика и спрос на нее «своих», рассчитывать на успех в урегулировании грузино-абхазского конфликта трудно.

Образование двух взаимоисключающих концепций в понимании Абхазии – это своеобразное идеологическое выражение нараставшего тогда противостояния между сторонами. Именно в контексте этого противостояния можно разобраться в сути ситуации, когда для абхазской стороны, как уже отмечалось, «Абхазия – это Абхазия», а для грузинской – «Абхазия – это часть Грузии».

Теоретически можно было бы допустить такое положение, но для его обоснования необходимо, в первую очередь, развести друг от друга такие ключевые понятия, как «абхазы» и «Абхазия» и доказать, что они принадлежат различным этнокультурным мирам, не соотносимым друг с другом. Но тогда надо признать другую концепцию – «Абхазия есть часть Грузии» и доказать, что топоним «Абхазия» относится к картвельскому этнокультурному миру и через него интерпретируется.

Такое утверждение может считаться доказанным лишь в том случае, если найдется другая территория, где абхазы когда-то сформировались как этнос (народ), территория, которая является их страной и носит их имя. Коль скоро такая территория не найдена, то только та территория может считаться страной абхазов, на которой они образовались как отдельная этносоциальная общность и которая носит их имя – Абхазия.

Такой логический прием – доказательство от противного – закономерно возвращает нас к первой в списке, и единственной, как и должно быть, истине – «Абхазия есть Абхазия, и она не является частью Грузии ».

Преследуемая грузинской историографией задача не разрешима еще и потому, что этноним «абхазы» и топоним «Абхазия», как выше отмечалось, неразрывны: последний вытекает из первого и может быть исходя из него же истолкован. Это значит, что топоним «Абхазия» может быть адекватно объяснен лишь в собственном (абхазском) культурном контексте.

Выше уже отмечалось, что во второй половине XIX в., в связи с изменившейся геополитической ситуацией в регионе, в грузинском обществе возникла потребность в очередной актуализации тезиса «Абхазия – часть Грузии». С тех пор такое понимание статуса Абхазии стало доминантной идеологемой самосознания грузин и широко культивируется в грузинском обществе. В обосновании этой идеологемы особая миссия была возложена на грузинскую историографию. Благо, такая практика у нее была еще в былые, особенно советские, времена, когда задачи наук, особенно социальных, определялись правящими политическими верхами.

Однако не все обстояло так однозначно. В кругу грузинских историков не было единомыслия. Подробно освещая тесную связь культурно-исторической жизни Абхазии и Грузии, многие классики грузинской исторической мысли (И. Джавахишвили, Г. Меликишвили, О. Джапаридзе и др.) избегали крайних выводов. Но их точка зрения постепенно затерялась в массе идеологически выдержанной литературы, в которой общественности предлагалось рассматривать Абхазию не иначе как часть Грузии. Более того, обоснование этой политизированной мифологемы стало своеобразной парадигмой в трансформации грузинской историографической мысли вообще.

В унисон с такой трансформацией была выдвинута в середине прошлого столетия известная версия П. Ингороква о том, что абхазы – это одно из средневековых картвельских племен (субэтносов), которое в условиях якобы происходивших в XVII–XVIII вв. миграционных процессов смешалось с северокавказскими (адыгскими) племенами и утратило свою первоначальную (картвельскую) этнокультурную идентичность.

Замысел построения такой версии вполне соответствовал задаче, которая при этом решалась. Однако обосновать эту версию ученому так и не удалось из-за отсутствия фактических данных. Необходимо было раскрыть причину, характер и последствия миграционных процессов в регионе и объяснить, каким образом северокавказским (адыгским) племенам удалось ассимилировать часть грузинского народа.