Сборник статей - Сибирская ментальность и проблемы социокультурного развития региона

Самый интенсивный промысел диких копытных у народов Сибири был весной, когда снег покрывался тонкой твердой коркой наста. Охотник на лыжах гнал оленя или лося, преследуя его до тех пор, пока животное не выбивалось из сил и становилось легкой добычей.

Таежные и тундровые народы выработали и другие способы добычи крупных копытных животных. Достаточно интересной была охота скрадыванием. Выпуская в стадо диких оленей обученного оленя – манщика, охотник отвлекал их внимание, незаметно приближался к стаду и с короткого расстояния (100–150 шагов) открывал стрельбу, стараясь поразить как можно больше оленей. Охота на оленей велась также с помощью засад, облав, всевозможных ловушек и самострелов.

К востоку от реки Лены – в сильно изрезанных скалистых местах у эвенков, эвенов и некоторых народов Дальнего Востока была распространена охота на кабаргу и косулю. Объектом промысла являлся также изюбр – очень ценная для охотника добыча. Шкура его шла на изготовление одежды и обуви, мясо – в пищу, а весенние панты (молодые рога на продажу). Они экспортировались в Китай, где их использовали для изготовления стимулирующих средств.

На медведя охотились попутно, преимущественно весной и поздней осенью. Специального медвежьего промысла не существовало. Охота на медведя строго регламентировалась особыми правилами и обрядами, связанными с тотемистическим и промысловым культом. Медведь для народов Сибири – не просто зверь, «медведь – человек, только другого рода». Почтение к этому зверю соединялось со страхом, поэтому о точном соблюдении ритуала заботился каждый охотник. Медведя даже «за глаза» нельзя было называть его настоящим именем. Его называли «лесной старик», «дедушка», «хозяин тайги».

Эвенкийские охотники, не боявшиеся выходить один на один на медведя, волков предпочитали не трогать, и убивали их только в самых крайних случаях. Маленьких волчат убивать считалось грехом. Почтительное отношение к волку у восточных эвенков связано с представлением о нем как о своем родоначальнике. Эвенки называли волка «сынок», «серый», «хвостатый», «разбойник». Сходные представления о волке имелись у других народов Сибири. Так у ненцев волк считался хозяином тундры от которого зависило состояние стада. Согласно мифологии коряков волк считался двоюродным братом их первопредка Куйкынняку, двоюродным братом человека [4; 402. 5; 134], богатым оленевладельцем и могучим властелином тундры. Наряду с этим, коряки видели в нем сильного шамана, способного оживлять умерших. В мифах и сказках он никогда не назывался своим обычным именем E’gilnin , писал В. И. Иохельсон, а назывался Umya’ ilhin («ширококостный»), Na’ininosa’n («находящийся вне жилища», на улице), «длиннохвостый», Меи’ниВи-Еу-ву’ир («Большой промежуток – между Ушами») [6; 90].

Народам Сибири всегда было свойственно бережное отношение к природе – деревьям, кустарникам, зверям и птицам. С детства каждый знал, что нельзя не только губить зверей, но и брать из окружающего мира больше, чем тебе необходимо для существования. Прежде, чем стрелять в спящего медведя, его обязательно будили – такова этика охотника у коренных жителей сибирского региона. Убитый зверь также заслуживал вежливого обращения. Тушу разделывали аккуратно ножом, по суставам. Череп медведя, а также кости убитых лосей и диких оленях хранили на специальных помостах.

До появления русских в Сибири пушной промысел у коренных жителей был развит слабо. Однако в XVIII веке он приобрел товарное значение и стал главным видом охоты. Меха соболей, лисиц, выдр, бобров стали использоваться в обмене с русскими купцами и для уплаты ясака (пошлины), которым царское правительство России обложило коренных жителей Сибири. Вплоть до конца XVIII в. охота на соболя занимала первое место в таежной зоне. На севере Якутии, полуострове Таймыр – в тундре и лесотундре главным объектом пушного промысла был песец. Охотились на него преимущественно при помощи ловушки – пастей. Добыв песца, эвенки мазали зверю нос салом и приговаривали: «Вот видишь, как мы тебя угощаем. Скажи всем песцам, чтобы в наши пасти шли: мы всегда так кормим. Сам в наши пасти ходи и других зверей води!». Сибирские народы наделяли животных человеческим разумом и полагали, что те могут их понимать. Чтобы не выдать им своих промысловых секретов, люди объяснялись друг с другом на специальном «охотничьем» языке. Они говорили не «пойдем на охоту», «пойдем за чум», не «я добыл», а «я нашел». Юкагиры зайца называли «у опушки тальников бегающим», белку – «по дереву прыгающей», а лисицу – «носатым зверем».

На промысел таежные охотники выходили обычно в одиночку. Добыча являлась частной собственностью охотника и его семьи. Коллективная охота производилась только на мясного зверя.

Всем таежным народам соблюдался обычай, называемый «нимат» (от эвенкийского «нимадув» – я отдаю). Согласно ему все мясо добытого зверя охотник отдавал коллективу, оставляя себе только голову и сердце. Преимущество при раздаче мяса отдавалось старым и больным. Этот обычай являлся пережитком древнего родового общества, одной из форм социального страхования. Охотники, добывавшие зверей для всего коллектива, пользовались особым уважением и почетом, рассказы о них распространялись по всей тайге и передавались из поколения в поколение.

Коллективный характер носила и охота на тундровых оленей, мигрировавших летом на значительных пространствах арктической тундры, а зимой возвращавшихся к границе леса. Благодаря строению конечностей, имеющих большую площадь опоры, северные олени свободно и быстро проходили в любой, даже совершенно непроходимой местности.

Ежегодно в первой половине июня, вплоть до начала XIX века, огромные стада диких оленей переправлялись через реки Авам, Хета, Пясина, Хатанга, Анадырь, Колыма, Омолон, Анюй и Индигирка. Весной олени были тощими и добывали их для прокорма собак. Жирные туши заготавливали для себя во время осенней миграции оленей в конце августа или начале сентября. На переправах через реки нганасаны, чукчи, юкагиры и другие жители этих мест устраивали облавную охоту, в которой участвовало большое число охотников. Олень очень чуткое животное, и охотники старались ни звуком, ни запахом не спугнуть его, пока передовые олени-самки не переходили на противоположный берег. Как только вслед за ними начинала переплывать основная масса оленей, появившиеся из засады охотники в лодках начинали колоть оленей копьями. Им помогали охотники, заходившие в воду по грудь. Один опытный охотник мог заколоть более 70 оленей.

Кроме речных существовали и озерные поколки. С наступлением темноты в августе-сентябре охотники сооружали около больших озер небольшие пирамидки из кочек и земли или использовали приспособление «махавку», состоящую из палочки с привязанными наверху при помощи ремешка гусиными или утиными крыльями. То или другое располагали в две линии, наподобие коридора, который обрывался около воды. Рано утром охотники вспугивали стадо диких оленей и гнали его в коридор. Бросившихся в воду оленей поджидали охотники в лодках и кололи их копьями. Удачная облавная охота надолго обеспечивала население мясом, материалом для одежды, жилища и других хозяйственных нужд. Но такие периоды не всегда сопровождали жизнь коренного населения. Охота, зависящая в значительной степени от природных явлений, была не столь надежным средством существования.