Анатолий Лазаревич - Становление информационного общества. Коммуникационно-эпистемологические и культурно-цивилизованные основания

«Первые («естественные» коды. – А. Л.), – пишет Дубровский, – непосредственно "понятны" той самоорганизующейся системе, которой они адресованы; точнее, ей "понятна" информация, воплощенная в них (например, паттерны частотно-импульсного кода, идущие от определенных структур головного мозга к мышцам сердца, обычные слова родного языка для собеседника и т. д.). Информация "понятна" в том смысле, что не требует специальной операции декодирования. Лишь информация, воплощенная для данной самоорганизующейся системы в форме "естественного" кода, способна непосредственно выполнять в ней указанные выше функции.

В отличие от "естественного" кода, "чуждый" код непосредственно "не понятен" для самоорганизующейся системы, и она не может воспринять и использовать воплощенную в нем информацию. Для этого ей нужно произвести операцию декодирования. Но тут принципиально важно уточнить: что означает операция декодирования вообще? Поскольку информация всегда воплощена в кодовой форме и не существует иначе, операция декодирования может означать только одно: преобразование "чуждого" кода в "естественный"» [125, с. 95].

Предложенная модель предполагает принципиальную возможность такого преобразования при условии, что «чуждый», в силу внешней необходимости, цивилизационный код коммуникации (в данном случае – императивы государства) преобразуется в «естественный» код гражданского общества – потребности в общении как предпосылки реализации его назначения. Однако это требует если не гармоничного, то бесконфликтного соотношения «кодов» государства и гражданского общества.

С точки зрения П. Флоренского, «правильное решение» заключается в том, что «все то, что непосредственно относится к государству, как целому, как форме… должно быть для отдельного лица или отдельной группы неприкосновенно и должно безусловно ими пониматься как условие индивидуального существования, как собственно политика, напротив, что составляет содержание жизни отдельной личности… то должно не просто допускаться государством как нечто не запрещенное, но, напротив, должно уважаться и обогащаться. Государство должно быть монолитным целым в своем основном строении, как и многообразно, богато пестротой различных интересов… различных подходов к жизни со стороны различных отдельных лиц и групп. Только этим богатством индивидуальных, групповых, массовых проявлений живет государство. Мудрость государственного разделения – не в истреблении тех или иных данностей и даже не в подавлении… а в умелом направлении, так чтобы своеобразия и противоречия давали в целом государственной жизни нужный эффект… Задача государства состоит не в том, чтобы возвестить формальное равенство всех его граждан, а в том, чтобы поставить каждого гражданина в подходящие условия, при которых он сумеет показать, на что он способен» [368, с. 453].

Исходя из относительной противоположности и вместе с тем взаимосвязи отмеченных функций государства и гражданского общества, можно констатировать, что между ними нет причинно-следственной связи. Они не выводимы друг из друга и связаны по принципу дополнительности. Государство и гражданское общество уместно ассоциировать с двумя полушариями головного мозга. Взятые отдельно, они лишь «серое вещество», но вместе они – мозг. Следовательно, рациональная стратегия заключается в их органическом взаимодействии. Государство должно быть чутким к потребностям и потенциалу гражданского общества, а последнее, в свою очередь, – следовать духу общественного договора с государством как политическим «полпредом» своих общих интересов.

Осознание (и тем более реализация) водораздела между государством и гражданским обществом – заведомо трудная задача, и ее непонимание, неискусное исполнение или искушение заполнить вакуум, оставляемый той или иной стороной, приводит к драматическим последствиям. М. Вебер отмечал парадокс «стального панциря»: рациональная организация общества, которая мыслилась «тонким плащом, который можно ежеминутно сбросить», обернулась – по мере поглощения государством гражданского общества, стальным панцирем «всепоглощающей регламентации» [66, с. 289].

Вместе с тем американский социолог М. Кеннеди отмечает, что институты гражданского общества нельзя создать без вмешательства государства. Они могут быть созданы при условии реформаторских усилий, идущих как сверху, так и снизу, как со стороны власти, так и со стороны общества.

Особенно в переходные периоды зрелое гражданское общество способно выполнять роль не только тех «крепостей», которые ограждают социум от распада, но и способны нонконформистски обновить самую государственность. Такое состояние, по мнению Р. Дарендорфа, всегда остается чем-то незавершенным, и это правильно, ибо его суть в открытости, в свободе.

Одним из методологических условий формирования и развития данной тенденции является синергия атрибутивной и функциональной концепций информации. При этом следует подчеркнуть, что, какие бы формы организации информации мы ни рассматривали, реальный социокультурный смысл и практическую социализацию они обретают в такой области человеческих взаимодействий, как общение между людьми.

Эта проблема не ограничивается взаимосвязью и вместе с тем необходимой дифференциацией между государством, как политической формой коммуникации с гражданским обществом, и последним как совокупностью зрелых форм неполитического общения. Речь идет об универсальном характере общения.

Потребность в общении относится к числу самых ранних специфических человеческих потребностей, наблюдающихся в равной мере как в фило-, так и в онтогенетическом развитии человека. Эмпирические данные свидетельствуют о том, что уже с первых дней жизни у маленьких детей возникает потребность в других людях. Вначале это проявляется в виде эмоциональных контактов, а затем развивается до уровня потребности в глубоко личностном общении и сотрудничестве со взрослыми. В дальнейшем эта потребность не угасает, приобретая характер непрерывности и устойчивости как необходимого условия жизнедеятельности человека. Естественно, способы, формы и уровень удовлетворения этой базовой потребности у каждого человека носят индивидуальный характер и зависят как от его личных качеств и особенностей, так и от условий социального бытия.

Вне информационного общения нет ни человека, ни его возможных коммуникаций. Даже в произведениях Достоевского, где диалог по преимуществу внесюжетен, он все же сюжетно подготовлен, особенно, в отношении своей формы. Но такой подход может говорить лишь о художественной специфике авторского приема. Реально же человеческие отношения, включая их коммуникационные срезы, информационно «нагружены», и иными они быть не могут.