Анатолий Лазаревич - Становление информационного общества. Коммуникационно-эпистемологические и культурно-цивилизованные основания

В изобилии классических и современных, нередко альтернативных взглядов на культурно-цивилизационные основания социодинамики в равной мере неприемлемы как неопределенность «разброса» мнений, так и субъективно-пристрастная категоричность утверждений. Как правомерно констатировал известный мыслитель Р. Рорти, реальность одна, а описаний ее множество. Но это довод не для анемичной констатации равноценности «описаний», а для поиска такой их интерпретации, которая более адекватна реальности. Поэтому непреходящей эпистемологической ценностью остается принцип монизма, вместе с тем, открытый другим стратегиям поиска истины.

Таким образом, предпочтительным для данного исследования оказалось постижение современной социокультурной динамики в единстве взаимосвязанных уровней, которое обеспечивает упорядоченность и поступательную направленность ее познания. Вначале происходит описание данного объекта на экзистенциальном уровне в исходных и фундаментальных понятиях «культура», «цивилизация», «информация», «знания», «коммуникация», «социальная трансформация». Затем следует эссенциальный анализ, предметное выявление сущности индустриального, постиндустриального и информационного укладов общества. Их описание и объяснение создает предпосылки герменевтического понимания, то есть адекватного выявления ценностного смысла современной социальной трансформации путем ее соотнесения с основными акторами постиндустриальной модернизации и глобализации общества.

Наконец, праксиологический уровень – выработка практико-ориентированных предложений и рекомендаций по совершенствованию стратегии управления процессами становления информационного общества и механизмов социально-антропологической адаптации к нему. По Гегелю, «теоретическое по существу содержится в практическом, их нельзя представить себе разъединенными, ибо невозможно обладать волей без интеллекта. Напротив, воля содержит в себе теоретическое: мысля, мы деятельны» [84, с. 69–70]. Ф. Ницше также подчеркивал «опасное разграничение "теоретического" и "практического"… Не мерить двойной мерой!.. Не отделять теории от практики!» [265, с. 212].

Таковы мировоззренческие и методологические особенности данного исследования, его в принципе сложнейшие задачи, но «человек должен быть уверен, что непонятное доступно пониманию» (И. Г. Гете). Однако такое понимание – далеко не линейный процесс, и любая попытка «привести вещи в порядок сводится к оперированию вероятностями тех или иных событий… Постижение вероятностей и тем самым превращение хаоса в порядок есть чудо, которое повседневно творится культурой» [60, с. 40].

Сегодня информационное общество – уже более чем вероятность, и «чуду» его формирования в направлении зрелой реальности мы обязаны постижению фундаментальной и приоритетной роли исходных и базовых категорий современной социодинамики – информации и коммуникации, их культурно-цивилизационных и эпистемологических оснований.

Уникальная возможность выражения взаимосвязей мира человека и человека в мире, как, собственно, и любых других феноменов, основывается на использовании соответствующих терминов, понятий и категорий. Они являются такой фундаментальной реальностью природы, структуры и динамики познавательной и коммуникативной деятельности людей, которую трудно переоценить. Еще Конфуций говорил, что если имя вещи дано верно, дело ладится, а если имя дано неверно, то дело придет в нестроение. Л. Витгенштейн отмечал, что «прежде чем спорить, нужно условиться в терминологии». Классик неопозитивизма также был убежден, что «если мы не знаем точных значений используемых нами слов, мы не можем ожидать какой-либо пользы от наших дискуссий» (цит. по: [298, т. 2, с. 25]).

Современные реалии подтверждают эту максиму. Так, по поводу ажиотажа вокруг модных ныне рассуждений об инновационной деятельности «многие серьезные специалисты считают, что значительная часть общественных претензий порождена именно терминологической путаницей, заложенной изначально». В итоге – «стремление поставить телегу вперед лошади», «инновации» вместо необходимой для них модернизации [256, с. 9].

И напротив, термины, адекватные «природе вещей», являются надежными ориентирами их освоения и координаторами коммуникаций между субъектами. Такие термины не возникают внезапно, а являются продуктом длительной эволюции теоретической и практической культуры.

В совокупности типичных характеристик современной социодинамики выделяются такие смыслотермины, как «информационное общество» (М. Порат, Ё. Масуда и др.), «постиндустриальное общество» (Д. Белл), и они соперничают с такими определениями, как «сетевое общество» (М. Кастельс), «новое индустриальное общество» (Дж. Гэлбрейт), «активное общество» (А. Этциони), «постэкономическое общество» (В. Иноземцев), «организационное общество» (Р. Престус), «постсовременное общество» (Ж. Ф. Лиотар) и др.

Отмеченные многообразные интерпретации основного содержания современного социального развития свидетельствуют о том, что мир, в который мы погружены, находится в состоянии бурной трансформации. В такой ситуации обострился триединый вопрос: «Кто мы? Откуда мы? Куда мы?» Это вопрос об истоках, сути, направленности и, в конечном счете, смысле нашей жизни. Спорно, в каком социуме мы живем, но все больше оснований утверждать, что у него глубинные культурно-цивилизационные основания. Эти основания – закономерности не анонимного, безлюдного «театра теней», характерного для многих культурологических текстов, а деятельности конкретно-исторических субъектов, их смысложизненных интересов, ценностей и ориентиров, способности к их творческой реализации.

Библейский Иоанн призывал «любить не словом и языком, а делом и истиною» (Ин. 3: 18). «Дело и истина» человека являются безошибочным репрезентантом его уникальности. Подчеркивая это, Ф. Ницше писал: «Вы хотите жить "сообразно с природой?"… Жить – разве это не значит… быть иным, чем природа? Разве жить не значит оценивать, предпочитать, быть… отличным от всего другого?» [263, с. 59]. Эти качества человека – следствие специфического способа его жизнедеятельности.

Уже средневековые философы заметили, что библейское «В начале было Слово» неверно переведено с древнееврейского, а затем с греческого, и означает не только слово, но и действие, деятельное начало мира. Оно присуще бытию в целом и доступно познанию. И. В. Гете также усомнился в однозначно вербальном характере библейского «начала» и добивался постижения его подлинного смысла: «"В начале было Слово"». С первых строк // Загадка. Так ли понял я намек? // Ведь я так высоко не ставлю слова, // Чтоб думать, что оно всему основа. // "В начале Мысль была". Вот перевод. // Он ближе этот стих передает. // Подумаю, однако, чтобы сразу // Не погубить работы первой фразой. // Могла ли мысль в созданье жизнь вдохнуть? "Была в начале Сила". Вот в чем суть, // Но после небольшого колебанья // Я отклоняю это толкованье. // Я был опять, как вижу, с толку сбит. // "В начале было Дело" – стих гласит» [92, с. 47].