Владимир Абашев - Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе ХХ века

Епифаний Премудрый положил начало пермскому тексту, проявленные им семантические компоненты имени оказались весьма устойчивыми. Развиваясь и трансформируясь, вступая в связи с новыми значениями, они в последующем существенно повлияли на формирование культурного самосознания города Перми. Новый город изначально осознавал себя в перспективе преемственной связи с миссией Стефана, ее носителем и продолжателем, как центр духовной жизни и просвещения.

Следы этой культурно-психологической интенции мы обнаруживаем уже в первых свидетельствах культурного самосознания города. Характерно, например, что пермская геральдика 76 76 Основные элементы пермского герба впервые были представлены в «Титулярнике» 1672 г. См.: Белавин А .М., Нечаев М. Г. Губернская Пермь. Пермь, 1996. С. 29–31. выразила те же, что у Епифания, смыслы настолько близко, что пермский герб воспринимался и воспринимается по сей день как геральдическая интерпретация миссионерского подвига Стефана. В этом смысле герб Перми прочитывался уже автором записки «О древнем и нынешнем состоянии Великой Перми» в «Древней Российской Вивлиофике»: «В красном поле серебреной медведь, на котором поставлено в золотом окладе Евангелие; над ним серебреной крест, означающие, первое: дикость нравов, обитавших жителей, а второе, просвещение через принятие Христианского закона» 77 77 Древняя Российская Вивлиофика. М., 1791. Ч. 18. С. 226. . В том же духе интерпретировал герб уже упоминавшийся нами протоиерей Евгений Попов: «Какой замечательный герб! Как живо он напоминает о св. Стефане Пермском, который просветил евангельским светом диких язычников, занимавшихся звероловством!» 78 78 Попов Е. А. Великопермская и Пермская епархия (1379–1879). Пермь, 1879. С. 52. . Таким образом молодой город символически обозначал себя в древнейших слоях истории своего имени.

Институализация в культурном статусе «новой» Перми сформированных Епифанием устойчивых символических значений и атрибутов пермской земли, Перми древней, длилась несколько веков, и ее можно считать успешно состоявшейся. Результат этого процесса красноречиво явил себя гораздо позже, на рубеже ХIХ–ХХ веков.

Как уже говорилось выше, одной из семантических констант пермского текста стала идея об избранности Перми и особой ее миссии в деле спасения и духовного просвещения, существенной роли в борьбе «света» и «тьмы». Эта эсхатологически и мессиански окрашенная идея прямо восходит к «Слову о житии Стефана» и на этапе становления пермского текста она была связана преимущественно с миссией и личностью Стефана Пермского.

Исторически Пермь в современных ее территориальных пределах не имеет прямых связей со Стефаном, тем не менее считает себя городом и землей святого Стефана. В этой связи упомянем о памятнике Стефану Пермскому работы скульптора А. Денисова-Уральского, изготовленном к 600-летию кончины святого, которое торжественно отмечалось в Перми в 1996 году. Проект остался нереализованным, но предполагалось, что памятник будет установлен на площади перед бывшим кафедральным Спасо-Преображенским собором (ныне в нем размещается художественная галерея). Святитель должен был быть обращен с благословляющим жестом к городу, простирающемуся у его ног: это одно из возвышенных мест. Символика замысла, как видим, весьма прозрачна.

Идея об особой провиденциальной связи Перми и Стефана продиктована очевидным обстоятельством: общностью имени. Семиотическая связь (единство имени) оказалась более сильным аргументом, чем историческая «правда». Настаивая на особых правах Перми на преемственность делу Стефана, к имени святого апеллировал протоиерей Е. А. Попов: «Положим, мы – жители нынешней Перми <���…> в лице своих предков, просвещены христианством только преемниками Св. Стефана. Но для нас в высшей степени дорого то, что наш город именуется по нём. Не мы сообщили праведнику имя Пермского, а он оставил нам это имя, как некогда Илия бросил свою милоть Елисею. <���…> Затем для нас важно, что имя «Пермь», которое столько везде странствовало, окончательно досталось нашей местности. Замечательно, что из уездных городов в вологодской губернии теперь нет ни одного <���…> с этим именем <���…> После всего этого можем ли мы, граждане Перми и жители всей Пермской губернии, – можем ли не питать особенной любви и благодарности к Св. Стефану Пермскому? Можем ли мы не воодушевляться чувством особой ревности к нему?» 79 79 Там же. С. 349, 350 .

Размышление пермского протоиерея вводит нас в русло и атмосферу очень важного в развитии пермского культурно-исторического самосознания процесса, представлявшего своего рода местную канонизацию Стефана в качестве покровителя города и земли.

Наиболее полно этот процесс выразился в идее, которую можно было бы определить как идею «пермского собора», то есть собора святых покровителей пермской земли возглавляемого св. Стефаном.

«Пермский собор» должен был персонифицировать телеологическое единство и преемственную связь событий религиозной истории края. В идее «Собора» история Перми представала как нечто целостное, самобытное, имеющее собственный замысел в Боге. Для Перми в лице её культурного слоя идея «Пермского собора» выражала религиозно-идеологическое утверждение избранности Перми, духовного первородства земли и города.

Как формировалась эта идея? В последние десятилетия ХIХ и начало ХХ века на Пермь пришлась почти непрерывная череда круглых знаменательных дат церковной истории: в 1879 отмечалось 500-летие начала проповеди Стефана Пермского, в 1896 – 500-летие его преставления, в 1899 – 100-летие создания Пермской епархии, в 1900 – столетие духовной семинарии, в 1904 – 200-летие перенесения мощей св. Симеона в Верхотурский монастырь, в 1907–300-летие канонизации Великопермских епископов Герасима, Питирима и Ионы.

Эти рубежные события, безусловно, побуждали к усиленному размышлению о месте пермской земли в религозно-духовной истории России, о духовной самобытности края. В литературных откликах на эти события формировались подходы к целостной интерпретации религиозной истории Перми.

Первым значительным шагом на пути целостного осмысления религиозно-духовной истории Пермского края стала книга «Великопермская и Пермская епархия (1379–1879)» (Пермь, 1879), принадлежавшая перу уже не раз упоминавшегося нами пермского духовного писателя почётного члена Петербургской духовной академии, протоиерея Евгения Алексеевича Попова (1824–1888). Главная идея его сочинения состояла как раз в избранности Перми, ее духовном призвании, и основанием для этого убеждения было, конечно, имя и дело Стефана. Аргументация Попова носила сугубо семиотический характер. В этом смысле красноречив добросовестно пространный подзаголовок книги: «Пятисотлетие проповеди Св. Стефана Пермского, почти столетие Перми и почти трёхсотлетие покорения Сибири». Как уже говорилось ранее, Попов обратил внимание на «замечательное стечение летоисчислений»: нумерическую симметрию дат трёх судьбоносных для истории Перми событий – начала проповеди Стефана Пермского, похода Ермака и дарования имени городу, стоящему на последнем рубеже европейской России. Тем самым пермский протоиерей утверждал телеологическую связь между служением святого Стефана и исторической миссией Перми, ставшей на границе двух культурно-исторических миров.