Ирина Щербакова - По крупицам. Российские школьники об истории ХХ века. Сборник работ лауреатов Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ старшеклассников «Человек в истории. Россия – XX век»

Роман Дмитриевич советует ей переехать во Владимир. Милена и Наталья Дмитриевна приехали во Владимир в конце мая или начале июня, однако прожили они здесь очень недолго. Условия жизни во Владимире оказались столь тяжелыми, что оставаться здесь было невозможно. В письме от 3 сентября 1943 года Мила пишет:

Дорогой дядя Рома. Наши дела все те же и поэтому, хотя это, как мы говорим, неправильно, но мы принуждены ехать в Мышкин. Из Москвы пишет мне подруга из Новодевичьего м-ря, есть надежда на получение работы под Москвой, но это дело времени – месяца, а то и двух. На носу осень, сыро, дров не нашли и таскать стало очень тяжело по грязи, а лес далеко. Вообще все это плохо, отступление, но оставить здесь маму категорически нельзя. Трудно очень биться в жизни, как рыба об лед и потеряв оседлость. Ну, надо терпеть. Лично я только боюсь за мать – может быть, ей там в какой-то мере будет лучше. Да, словом положение такое, что рассуждать не приходится, когда жизнь берет за горло.

Читая письма Милены, невольно начинаешь погружаться в тягостные будни того времени. Она верит в помощь Романа Дмитриевича и торопит его.

Дорогой дядя Рома! Уж ты прости, но поскольку ты мой поверенный, а «мы ужо вас отблагодарим», я и бомбардирую тебя письмами. Вчера получили разрешение на въезд в Мышкин, так что надо хлопотать скорее с отъездом, это раз. И вчера же пришло письмо от папы, он был представлен к освобождению на 14 августа, но, видимо, сорвалось и просит подтолкнуть в Москве. Если у тебя ничего не вышло – дай телеграмму, попробую тогда проехать сама, пока мы еще здесь поблизости. Словом, умоляю, не молчи. Не сплю ночи. Совсем обе с матерью изводимся.

Из Владимира Милене, благодаря связям дочери Романа Дмитриевича Ирины удается побывать в Москве. 1 октября 1943 года она пишет дяде:

Дорогой дядя Рома! Вчера вечером в 11 ч. благополучно прибыли во Владимир. Съездила хорошо. Видела всех, много наших эрмитажников, а главное Орбели. Хлопочет обо мне и моем переводе в Москву. Чудно! О папе все узнала – подала заявление, все дело, говорят, в распоряжении местных властей. Может быть, есть смысл поехать в Архангельск?!

Уже наступил конец октября 1943 года, а Душан Иванович продолжает оставаться в одном из лагерей Архангельской области. Уже целый год его освобождение задерживается без всяких оснований. Вернувшись в Мышкин, Милена пишет Роману Дмитриевичу:

Дорогой дядя Рома! Наконец-то приехали в Мышкин. Дорога была трудная… В Мышкине ждали меня извещения из Москвы о том, что делу дан ход и отослали мои заявления в Архангельск. Папа же прислал письмо, где пишет, что не имеет от нас сведений уже 4 месяца. Посылаю еще заявление на место с просьбой ускорить дело. Сама жду вызов в Москву… В Мышкине тихо и темно совершенно, нет никакого света, это действует угнетающе. Хорошо еще осень стоит чудная, сухая и теплая. Есть картошка, рыба, словом, проживем пока, хотя и трудно.

Каждое письмо Милены по-прежнему полно надежды на освобождение отца. Она продолжает верить и надеяться на работу в музее где-нибудь недалеко от Москвы, а может быть, и снова в Эрмитаже. Милена пишет:

С Галей я посылаю в Москву копию заявления. Мои дела с Москвой в тумане. Никто ничего не пишет. Говорят мои друзья, что эрмитажников скоро будут собирать либо в Свердловске, либо прямо в Ленинграде. Ну, как Бог решит. Костя прислал письмо очень хорошее. Твои и его письма неизменно теплые и всегда дают радость и бодрость нам, старушкам. Мама так и говорит: «Без слова теплого не проживешь». И за это огромное тебе спасибо. Вспоминаю наши с тобой разговоры до дна души. Хорошо! Ну, Бог даст, увидимся скоро. И я верю в хороший исход, а дух славянский жив и будет жить вовеки, ибо с нами Бог наш.

В письмах Милены полностью отсутствуют какие-нибудь отзвуки советского патриотизма, которые так часто можно встретить в письмах военного времени. Она живет в своем мире, в котором главными ценностями являются семейные и дружеские связи, духовное родство, вера в бога.

В архиве Романа Дмитриевича не сохранилось писем Милены за 1944 год, а за 1945-й сохранилось только одно. Оно написано в августе из Ленинграда. Из него видно, что Милена все-таки получила вызов в Ленинград, но она вынуждена из него уехать.

Дорогой дядя Рома! Отсюда еду на днях в командировку в Ярославль, т. е. обратно. Здесь невероятно трудно получить площадь. Надо стать на учет и ждать…

А Эрмитаж, хотя и обещал, но ничего не дал, т. к. не имеет, вызвали на ничто. У меня планы другие. Хочу жить около Москвы и буду за это бороться. Здесь меня одолевают призраки прошлого и порой одолевает такое отчаяние, что реву белугой. Была на Волковом кладбище, нашла в полной сохранности могилу бабушки, только березки спилили… Здесь мне все не по душе. Хорошо бы нам всем иметь место около Москвы, подумай об этом. Жить надо по новому, с начала и на новом месте.

Параллельно с дочерью письма брату пишет и Наталья Дмитриевна:

Дорогой Ромочка! Мила тебе писала обо всем. К сожалению, из ее хлопот ничего не вышло. Из А/х пришел ответ, что оснований актированию нет. Мы снова обжаловали, ссылаясь на циркуляр, о котором ты писал.

Идут месяцы и годы, а Душан Иванович продолжает оставаться в заключении. 14 июня 1945 года Наталья Дмитриевна пишет:

Очень мы огорчились письмам Душана. Домой он не собирается, во всяком случае, если это и будет, то только в конце года. Подумай, какая жестокая несправедливость. Он в отчаянии, потерял голову, не знает, что предпринять. Ведь здоровье его очень плохо и каждый день важен. А бытовые условия снова ухудшились. Писать может только 2 раза в месяц. Посылку, посланную из Орехова, еще не получил, а мою, посланную в одно время с ней, получил 29 апреля. И еще послали 29 мая. Еще скажи, Слава Богу, что еще кормить разрешают.

Успокаивая брата при получении известия о серьезном заболевании его жены, Наталья Дмитриевна пишет:

Как тебе ни плохо, помни, что родственное горе ½ горя, всей душой с тобой… Вот наш страдалец сколько лет мучается, больной, никто за ним не ухаживает, никто слова ласкового не скажет, ничто не скрашивает его жизнь, и всей душой он рвется домой, чтобы хоть глаза закрыла любящая рука.

И дальше в этом же письме:

От Душа вчера было письмо. Наша посылка шла всего 7 дней. Но сейчас даже посылки его не радуют. Страстно хочет домой, до сердечной муки. Здоровье плохо. Ноги отекают до колен, надо бы лежать, но он работает 12 часов в день.

8 июля 1945 года Наталья Дмитриевна сообщает брату:

Вот и амнистия объявлена и, как следовало ожидать, не для нас… Собственно говоря, Душан всегда протестовал против слова амнистия, которой должно предшествовать преступление, а у него его нет. Не знаю, что же теперь с ним сделают. Письма от него давно не было.