Дмитрий Деопик - История Древнего Востока

Европа уже давно вошла в период националистических идеологий, но для прошлых времен вопрос национальной принадлежности был мало существенным; важна религиозная принадлежность и «исходный» престиж. Для русского человека в Средние века констатация факта выхода, допустим, из Мордвы – или все равно откуда, лишь бы «выйти» уже готовым князем, – была чрезвычайно существенна, хотя в большинстве случаев проверить это было сложно. Аналогичная ситуация складывалась на первых этапах существования большинства государств.

Вместе с государем и его оплачиваемой дружиной оформляется слой управленцев, чиновников. Без него обойтись нельзя, это совершенно необходимый слой общества. Чиновнику тоже надо противопоставить себя остальным, чтобы выполнять функции управления, которое в огромной степени осуществляется средствами принуждения; поэтому надо быть оторванным от своей среды. Если царь еще мог ссылаться на какую-то сакральную санкцию или на приход откуда-то, то чиновнику, живущему в гуще народа, доказывать было совершенно нечего: все знали, что он вчерашний крестьянин. По какому праву он теперь выступал против вчерашних односельчан и без угрызений совести собирал с них налоги, отправлял рекрутами в армию и т. д.? Для оправдания со стороны чиновников могло выдвигаться следующее утверждение, опробованное в разных обществах, равно как и в нашем: слуга государя. «Да, я не такой, как все; я не царь; но я слуга царя». Вероятно, вы помните, в литературе, описывающей нравы первой половины XIX в., нечто похожее обычно вкладывается в уста старых русских генералов. Последний, будучи разгневан, багровеет и кричит: «Милостивый государь! Я слуга своему Государю!» Мы воспринимали подобные слова как некий литературный прием. На самой деле «слуга государев» – весьма высокое звание, существовавшее у нас довольно долго. Сходный текст дошел и из Древнего Египта. Именно через личное служение монарху чиновничество отчуждается от общества. Мало того, сплошь и рядом чиновников, особенно в период кризисов, набирали из «непрестижных» слоев общества, потому-то они и служили верой и правдой. Чиновничество большей частью зависело от монарха, впоследствии – от парламента, от диктатора, от политических партий, в редкие периоды – само от себя; из последней ситуации и берут начало трудности соответствующих обществ, так как чиновники совершенно не приспособлены для самостоятельного управления обществом без социального контроля со стороны. Они возникли и существуют совершенно не для этого; им всегда нужен хозяин. Оказавшись «в одиночестве», чиновничество всегда склонно к лихоимству, разгильдяйству, что является его профессиональной болезнью (впрочем, несмертельной); длится это обычно недолго.

Первые «настоящие» лугали-гегемоны вышли из города Ур (хотя сам термин употреблялся и ранее). Один их них, Месанепада, стал основателем I династии Ура (ок. XXV в.) и сыграл заметную роль в становлении государственных институтов. Основой его власти стало обилие пахотной земли и государственный контроль над внешней торговлей; в этом выразилась особенность азиатской деспотии, особенно шумерской: ранний интерес к экономике, в том числе и к торговле.

Шумеры очень любили торговать, так как своего сырья у них практически не было. Недавно, как сообщалось, нашли шумерскую торговую колонию аж под Пенджикентом, в Средней Азии. Представляете, где находятся шумеры, а где Пенджикент? И в Малой Азии есть неоспоримые следы шумерских колоний, которые находят за сотни километров от шумерской границы. Шумеры создали систему правил и норм, регулировавших торговлю. В Эблу, Угарит, Библ и другие города приходили купцы-резиденты (тамкары); была создана система гарантий, при которой торговый агент мог дожить до пенсии. Они жили внутри местных населенных пунктов, имели определенные права, и местное население редко их грабило; при этом их торговля развивалась на дальнем расстоянии от Шумера. Большое количество торговых представителей, немалый «стартовый капитал» и крупный объем торговли – важные условия для получения дохода шумерским государством. При этом речь идет не об этапном обмене, когда один – другому, другой – третьему и т. д., а о прямых торговых операциях с отдаленными областями. Тамкары, возможно, доходили до Инда, несомненно были в Иране, в области Причерноморья, в восточной части Малой Азии. Торговали в основном металлами, тканями и полудрагоценными камнями: везти на продажу зерно мало кому приходило в голову, потому что гнать нагруженный зерном, огромный (так как зерно дешевое) караван ослов на большое расстояние невозможно (ослы больше съедят по дороге). На далекие расстояния перевозились товары только малоемкие и ценные, пользующиеся спросом, взамен покупались другие. Шумеры торговали своими тканями; это сложное производство у них процветало, тогда как в других странах оно еще находилось на достаточно низком уровне развития.

На базе экономического подъема возникает сложная и опасная в социальной перспективе имущественная ситуация. Цари и царицы, жрецы и верховные жрицы – люди уже очень богатые, по отношению к ним формируется «социальная зависть». Впрочем, об истинной величине их состояния мы можем судить лишь по косвенным данным. Почему? Потому, что богатые могилы, как правило, грабят те самые завистники. Но благодаря «недосмотру» шумерских воров до нас дошло нетронутым, например, погребение женщины из Ура по имени Пуаби (есть разночтение: Шуб-ад). Вещей из драгоценных материалов, которые ее сопровождали, хватило бы на небольшой музей. Там лежали и плащ целиком из полудрагоценного камня, и корона, и золотые украшения, и две богато инкрустированные арфы, другие произведения искусства – масса ценных материалов и искусных поделок. Но для нас интересно другое: вместе с ней покинуло мир довольно много воинов и служанок. Ее погребальной комплекс представлял собой большой склеп, к которому вел ход в виде пологого пандуса. Сама Пуаби занимала небольшую опочивальню – остальная конструкция содержала тела воинов в полном вооружении и женщин. Скорее всего, все отравились добровольно: позы спокойные. Явно, что все как сидели, так и сидят; в дверях воины лежат там, где стояли. К моменту засыпки погребения землей все были мертвы – никого не душили и не резали. Совершенно очевидно, что все это участники определенной религиозной церемонии. Они представляли себе мир за пределами наблюдаемого как близкую аналогию миру земному. Естественно, они не были столь наивны, чтобы не понимать, что они превратятся в скелеты. Но считалось, что в какой-то момент, через месяц, год все участники обряда окажутся в том же составе на том свете в таком облике, что им понадобится их имущество.