Димитрий Чураков - Становление советской политической системы. 1917–1941 годы

14 марта 1918 г. с опозданием почти на три часа в зале бывшего Дворянского Собрания начал работу IV съезд Советов. Причиной задержки стала острая борьба в кулуарах, где во многом и был решен результат предстоящего голосования. После того, как Брестский мир был все же ратифицирован, левоэсеровская фракция заявила о выходе представителей партии из Совнаркома. Решение это далось левым эсерам далеко не просто. Не менее трети фракции высказалось за заключение мира и против выхода из СНК. На II съезде ПЛСР 17–25 апреля такие их лидеры, как М. Спиридонова, Колегаев, Натансон, Трутовский и другие также выступили с примирительных позиций. Тем не менее, уже 15 марта 1917 г. наркомы от ПЛСР покинули свои посты. Правительственный кризис разразился.

В отличие от двух прежних, третий кризис Советского правительства оказался необычайно затяжным. Приобретая вялотекущий характер, он то обострялся, то подавал надежды на скорое его преодоление. Закончился он, как известно, трагически, левоэсеровским мятежом: в Москве вновь слышалась артиллерийская канонада и гибли ни в чем не повинные люди. Вряд ли многие могли предвидеть такую развязку. Сложно было понять логику поведения ПЛСР, причину и подоплёку многих событий. Даже сейчас можно лишь обрисовать вопросы, возникающие в связи с третьим кризисом Совнаркома, но дать на них исчерпывающие ответы пока проблематично.

Прежде всего, вызывает недоумение, почему левые эсеры пошли на обострение правительственного кризиса и перевели его решение в плоскость вооружённого мятежа? Правда, левыми эсерами считали себя тогда командующий Восточным фронтом Муравьев, командующий воинскими частями на Северном Кавказе Сорокин, будущий красный маршал Егоров и многие другие видные командиры Красной Армии. Однако в Москве их силы были более чем скромные. Кроме того, и в рамках советской легальности они могли рассчитывать на скорый успех: до этого их мятежа ПЛСР стабильно увеличивала свое представительство на съездах Советов: на III Всероссийском съезде Советов их фракция составляла 16 %, на IV съезде – 20 %, а на V съезде – уже свыше 30 % делегатов. Однако 24 июня ЦК ПЛСР все же принимает решение о вооружённой борьбе за власть с Совнаркомом, ставшее роковым не только для самих левых эсеров, но и для всей революции в целом. Почему для какой-то части левых эсеров так важна была война, за скорейший выход из которой они недавно так горячо агитировали?

В этой связи немалый интерес вызывает, говоря сегодняшним языком, вопрос об агентах влияния зарубежных держав. Причём дело вовсе не в мифических немецких шпионах в большевистском руководстве. Куда больше подводных камней можно обнаружить, если попытаться разобраться не в том, кому был выгоден сепаратный мир, а в том, кому он был не выгоден и кто стремился удержать Россию в состоянии войны. Война все более обескровливала и без того далекую от изобилия страну. В этих условиях отношение к миру становится краеугольным камнем в определении подлинной политической физиономии многих политиков.

Много неясного остается и в событиях 6–7 июля. Дискуссионно сегодня многие не согласны с тем, что эти события можно называть мятежом левых эсеров. Высказываются версии, что большевики сами подтолкнули левых эсеров на мятеж. Другие считают даже, что мятежа не было вовсе, а какие-то разрозненные события были искусственно объединены большевиками с целью обвинить левых эсеров в том, чего те на самом деле и не замышляли. На эту мысль наводит странное поведение высших фигур ВЧК, прежде всего самого Дзержинского. В частности, действительно странным кажется мягкость, проявленная к одной из ключевых фигур тех событий, сотруднику ЧК Я. Блюмкину. Блюмкин одновременно был и соратником Дзержинского и левым эсером. В каком из этих двух качеств он подготавливал и участвовал в убийстве Мирбаха? Наказание-то его было чисто номинальным.

Неясности событий, предшествовавших V съезду Советов, заставляют некоторых историков поставить еще один вопрос, который еще вчера мог показаться неуместным. А не были ли связаны события вокруг мятежа левых эсеров с противоречиями внутри самих большевиков? К примеру, на одну из возможных здесь проблем указывает в своем исследовании Ю. Фельштинский. Он, в частности, по сохранившимся сегодня документам большевиков достаточно убедительно проследил, как в период весны – лета 1918 г. начинает ослабевать позиция лидера большевиков В. И. Ленина. И, наоборот, в это же время усиливаются позиции молодого партийного организатора Я. М. Свердлова.

Стояло ли за таким перераспределением первых ролей внутри большевистской партии что-то существенное? Этот вопрос пока в историографии остается открытым. Зато немало документов и свидетельств показывают, что затяжной кризис весны – лета 1918 г. был усугублен активизацией внутри большевизма его левого крыла. Левые большевики критиковали Ленина по всем важнейшим вопросам: о рабочем контроле, о роли специалистов и буржуазии в Советском государстве и экономике, о соотношении централизма и самоуправления в государственном строительстве. Идеологические баталии шли от собраний первичных партийных ячеек, до ЦК; от страниц печати, до заседаний комиссии по подготовке первой Советской Конституции. Сам факт ускоренной подготовки проекта Конституции некоторые историки связывают с противоборством Совнаркома с правительством Московской области, объединявшей в ту пору 13 губерний Европейского центра страны, во главе которого, как известно, оказались левые большевики. Не менее трети в Московском Совнаркоме оставалось и левых эсеров. Требования москвичей предоставить больше прав регионам заставили центр задуматься о законодательном закреплении своих прав в противовес растущему сепаратизму. Но главным, как и в отношениях с левыми эсерами, оставался вопрос: мир или революционная война?

Могли ли разногласия с левыми привести большевиков к расколу собственных рядов? В истории сослагательного наклонения нет, но это не дает права не замечать серьёзности ситуации внутри РКП (б). Известно, к примеру, что левые эсеры обращались к левым большевикам с далеко идущими предложениями о сотрудничестве в деле продолжения революционной войны. Допускалось, что при этом придётся арестовать Совнарком во главе с Лениным.

Переговоры с Радеком и Бухариным велись левыми эсерами в форме «шутки», но так было по свидетельству самих участников этих переговоров. Насколько это соответствовало действительности, сказать трудно. Как известно, на процессах 30-х гг. обвинения в подготовке покушения на Ленина позднее предъявили только Бухарину, причём группа эсеров подтвердила их. Как писал «собиратель» чужих тайн Николаевский, разговоры о подобных вещах велись, но реальных планов ареста Ленина не было. По мнению одного из наиболее добросовестных биографов Бухарина венгра М. Куна, левые коммунисты отвергли все подобные предложения с гневом. Следовательно, версия о «шуточном» характере переговоров могла служить ширмой готовившихся серьёзных перемен в системе новой власти страны. Ю. Фельштинский, в частности, приходит к заключению, что убийство Мирбаха, а, следовательно, и все события 7–8 июля 1918 г. могли стать результатом деятельности радикалов не только в ПЛСР, но и левых большевиков. В любом случае, противоречия внутри большевистской партии не облегчали, а наоборот затрудняли выход из создавшегося положения. Вероятно, в этом следует видеть одну из причин, что третий кризис Советского правительства приобрёл столь затяжной характер.