Нина Молева - Московские тайны: дворцы, усадьбы, судьбы

Итак, Италия конца XVII столетия. Милан. Флоренция. Отсюда с незапамятных времен коренные жители разъезжались на заработки по всей Европе, живописцы, скульпторы, архитекторы, инженеры становились желанными гостями во всех странах, в том числе сначала в Московском государстве, позднее в России. Несмотря на нелегкую дорогу, в наши края привлекали не только высокие заработки, но главным образом широкие творческие возможности при меньшей, чем где бы то ни было, конкуренции.

Род Растрелли не представлял исключения. Древность не спасала от необходимости заботиться о хлебе насущном, приобретать профессию и искать применения своим способностям и умению. Дед знаменитого архитектора сумел оказать своим потомкам немалую услугу еще и тем, что в 1670 году добился дворянского герба. Отныне его фамилия могла пользоваться мнозначительным щитом с изображением кометы и двух восьмиконечных звезд с золотой перевязью на голубом поле. Отца архитектора учили, как подобало дворянину, французскому языку, хорошим манерам и, по его собственному выбору, скульптуре. В 1698 году 23-летний Бартоломео Карло Растрелли с очень незначительной суммой денег отправился в Рим, где познакомился с самым широким кругом художников, подобно ему, мечтавших о профессиональных заказах, которых на всех и не могло хватить.

Новое решение Бартоломео Карло – искать счастья при дворе французского «короля-солнце» Людовика XIV. Тем более что в Риме он женился на местной дворянке с небольшим приданым. Венчание происходило в родной Флоренции, откуда супруги выехали, чтобы больше никогда не увидеть своей родины. Все свои надежды скульптор возлагал на обретенного им покровителя – старого французского дипломата аббата Атто Мелани, близкого приятеля покойного кардинала Мазарини. В Париже в 1700 году родился его единственный сын, названный в честь деда Франческо Бартоломео.

Шестнадцать лет, проведенные в Париже, не оправдали надежд флорентийца. Единственный полученный им за это время заказ – на пышнейшее надгробие бывшему королевскому министру Симону Арно, маркизу де Помпонну, – был резко раскритикован придворными и газетами. Единственным утешением становится знакомство через вдову-маркизу с папским нунцием, епископом Филиппом Антонио Гуалтерио, соотечественником и к тому же заядлым нумизматом. По-видимому, на почве этого увлечения епископ оказывает скульптору услугу – достает ему титул графа Папского государства и орден Иоанна Латеранского. Что же касается денег, семье приходится проживать приданое графини Растрелли.

Неожиданное избавление приходит из России. Сразу после смерти Людовика XIV, осенью 1715 года Петр I пишет в Париж русскому резиденту Конону Зотову: «…понеже король французский умер, а наследнику зело молод, то, чаю, многие мастеровые люди будут искать фортуны в других государствах для чего наведывайся о таких и пиши, дабы потребных не пропускать…» Скульптор Растрелли по счастливой случайности попадает в поле зрения резидента.

19 октября 1715 года был подписан договор между Иваном Лефортом и Растрелли, согласно которому «помянутый господин Растрелли обязуется ехать в Санкт-Петербург с сыном своим и учеником своим и работать там в службе его императорского величества три года». Причем, явно преувеличивая свои профессиональные возможности, Растрелли-отец обещает даже создавать искусственные мраморы разных цветов и машины для театров в опере и комедиях.

Петр встречается с Растрелли-отцом на полпути в Петербург – в Кенигсберге и за время часовой беседы подробно растолковывает свои замыслы в отношении строительства дворца в Стрельне. Скульптор готов выступить и в роли архитектора. Он в восторге от открывающихся перед ним возможностей, но когда он попытается выставить Петру счет за проведенные в Берлине ввиду сильных морозов лишние недели, то тут же получает: «…а что в Берлине жил лишних пять недель для своих прихотей и за это ему платить не надлежит. Платить как… договаривался по гривне за ливр, а не по полтора…» Счет деньгам царь умел вести, и современники готовы были его обвинять в прижимистости, если не в прямой скупости: кто, кроме него, стал бы носить носки до семи штопок.

Оказывается, Растрелли-отец рассчитывал в отношении архитектуры не на себя – на своего сына, который со временем признается: «Я составил генеральный план всего расположения мызы Стрельна, а также приступил к изготовлению модели большого сада с видом на море». План был одобрен Петром, но общее руководство работами строительными в Петербурге он предпочитает передать приглашенному им из Парижа действительно знаменитому зодчему Леблону. Растрелли-отца ставят в известность, что в дальнейшем ему следует во всем согласовывать свою работу именно с Леблоном. Попытка итальянца отстоять свои права, несмотря на поддержку самого Меньшикова, кончается полным крахом. Резолюция Петра не оставляет сомнений. Растрелли-отцу (то есть сыну) разрешается закончить начатую модель, но в дальнейшем заниматься исключительно скульптурой, в частности «медной персоной государя», и для этой цели переселиться в дом умершей царицы Марфы Матвеевны, супруги старшего брата и в прошлом правителя царя Федора Алексеевича. Единственным преимуществом такого переселения стало то, что семья Растрелли оказалась в непосредственном соседстве с матерью и дядей будущей императрицы Анны Иоанновны.

Скульптор знал цену личным связям и умел их заводить.

Между тем срок контракта истек, и Петр не пожелал его продлевать. По его распоряжению «графу Расстрелию» следует «работы подряжаться делать о торгу, а не за жалованье». Работ в строящемся Петербурге для специалистов предостаточно.

До сих пор остается неустановленным, какие работы производил отец и какие сын. Сам архитектор признает, что строил дворец молдавского господаря Кантемира, о котором с большой похвалой отзовется его сын поэт Антиох, деревянный летний дворец царицы Прасковьи Федоровны и постоянно занимается дворцами особенно благоволившего к нему Меньшикова. Теоретически историки считали, что Растрелли-младший должен был выезжать из России на учебу, фактически времени на заграничные занятия у него не было. Оторваться от уже начатых работ означало по возвращении остаться без дела. Зодчие беспрерывно приезжали в город на Неве. Вокруг семейства Растрелли их образовалась целая колония, но никто бы не стал делиться своими заказами.

Вместе с юным императором Петром II оба Растрелли перебираются в Москву. Растрелли-сын строит дворцы для царского любимца Ивана Долгорукова. Вернее – начинает строить: царь слишком быстро умирает. И опять на выручку приходит знакомство с семейством вступившей на престол Анны Иоанновны. «Царица престрашного взору», как ее называли, поручает Растрелли-сыну строить для себя дворец – Анненгоф в Кремле, а у Никольских ворот – огромный Театр на Красной площади, многоярусный, на 3 тысячи мест. Это была первая московская опера, где гастролировали так любимые новой императрицей итальянские певцы и артисты комедии дель арте. Летний Анненгоф Растрелли возводит в Лефортове и там же разбивает парк по образцу версальского.