Леонид Медведко - Восток – дело близкое. Иерусалим – святое

Из определившихся четырех главных геополитических приоритетов политики США на Ближнем Востоке – стратегия, нефть, поддержка Израиля, создание военных союзов и баз – Вашингтон стал отдавать предпочтение последнему из четырех острых углов ближневосточной «квадратуры круга». Но и Трумэн, и последующие хозяева Белого дома, как, впрочем, и все наследники Сталина в Кремле, упускали из виду другие нелинейные измерения ближневосточной «квадратуры круга». А может быть, просто не готовы или не способны были их воспринимать интуитивно, как чутьем большого политика сумел это понять Франклин Рузвельт. На встрече с саудовским королем Ибн Саудом он уловил многоуровневую геоцивилизационную духовную структуру арабо-еврейского конфликта. Скорее всего, он потому и стал самым продолжительным конфликтом века, перевалившим в другое столетие как «война террора-антитеррора», что, помимо межгосударственного конфликта, он после для арабов первой Палестинской войны, а для евреев войны Независимости стал развиваться сразу на нескольких уровнях. Речь идет о религиозно-общинном, этнонациональном, семейно-родовом или общественном для Ближнего Востока трибалистском (племенном), личностно-гуманитарном и человеческом уровнях. Назовем это геоцивилизационной сферой. Вслед за Палестинской этот конфликт породил еще четыре арабо-израильские войны и несколько региональных войн. Каждая из них создавала серьезную угрозу международной безопасности. Так было и во время суэцкого кризиса 1956 года, это повторилось в Июньской войне 1967 года и в период четвертой войны «Рамадана» против «Судного дня» в октябре 1973 года.

В исторической ретроспективе знаменательно, что открывшая глаза Рузвельту встреча с Ибн Саудом состоялась на борту американского крейсера в зоне Суэцкого канала, где немногим более десяти лет спустя после Ялтинской конференции разразился первый, но один из самых опасных после Второй мировой войны международный кризис, вошедший в историю как «тройственная агрессия» против Египта. Опасному его разрастанию в новую Великую катастрофу помешали именно Москва и Вашингтон как единственные тогда обладатели ракетно-ядерного оружия.

В периоды великих потрясений XIX и XX столетий судьбы народов Крыма и Палестины во многом оказывались схожими. Принадлежность Крыма и Кавказа к Евразии всегда определялась не столько географией, сколько демографией. От Палестины они отделены несколькими морями. Но так же, как и Святая земля, они находятся как бы на разломах евроазиатских цивилизаций. Отсюда и схожесть их истории с географией с пороховым погребом Балкан. И победы, и поражения во вспыхивающих здесь войнах всегда оборачивались для самих народов драматической, а чаще трагической незавершенностью. Они сопровождались гонениями, миграциями и массовыми депортациями местного населения. Одни превращались в беженцев и пленных, другие – в эмигрантов поневоле и перемещенных лиц, лишенных родины и гражданских прав. Подвергаясь на чужбине национальному гнету и культурной ассимиляции, народы Кавказа и Крыма, Балкан и Ближнего Востока, как местные мусульмане, так и евреи, вынуждены были в трудный для них час искать поддержку у России.

Главным соперником России на Кавказе и в Причерноморье была Турция. Русско-турецкие войны, следовавшие одна за другой, продолжались вплоть до Первой мировой войны. Практически каждая война заканчивалась поражением турок. К России переходили земли контролируемых Турцией областей. Накануне войны с Наполеоном к России перешла Бессарабия, а в 1829 году – Кавказское побережье Черного моря. Поражением для России закончилась только Крымская война 1853–1856 годов. Турция в ней играла, однако, второстепенную роль. Главными противниками России выступали Франция и Великобритания. Для России эта военная кампания вылилась в одну из тех мировых войн, которые предшествовали Великим катастрофам XX столетия.

Проводимая в то время Россией политика терпимости в отношении мусульман и в какой-то степени к Османской империи определялась не только внешнеполитическими интересами. На Кавказе и в Крыму Россия старалась находить общий язык со всеми многочисленными народностями и народами, конфессиями и религиями.

В канун Первой мировой войны, приведшей к Октябрьской революции и распаду Российской империи, мусульмане в целом занимали равноправное с русским и другими народами положение. Не были они изолированы и от своих зарубежных собратьев по вере. Представители мусульманской общины получали доступ на верхние и средние ступени политической лестницы. Заметным было присутствие мусульман, особенно выходцев с Кавказа, среди офицерства. Активно проявляли себя, преимущественно в регионах распространения ислама, мусульманские предприниматели и коммерсанты. Тенденции модернизации и реформаторства, развившиеся в мире ислама к концу войны, давали о себе знать и в его российских анклавах. Не обходили, впрочем, стороной российских мусульман и идеи панисламизма и пантюркизма. Государство не препятствовало соблюдению религиозных традиций и обычаев. Однако в условиях надвигающейся Великой катастрофы напряженность в межэтнических и межконфессиональных отношениях не могла не возрастать.

К началу Первой мировой войны младотурки всячески пытались использовать панисламизм на новой, пантюркистской основе. Своей целью они провозглашали объединение всех тюркоязычных народов, в том числе проживавших во всех регионах России, Ирана и в других странах за пределами бывшей Османской империи. Но в ходе войны свои неудачи на фронтах младотурки старались компенсировать расправами не только с немусульманскими общинами страны – армянами и греками, но впоследствии и с мусульманами, в том числе с проживавшими на Кавказе, а также с арабами и курдами. Поэтому еще тогда мусульмане перестали рассматривать Османскую империю и ее наследников как неких защитников исламского мира.

Точно так же и в годы Второй мировой войны народы Крыма и Кавказа, особенно той ее части, которая была оккупирована войсками вермахта, имели возможность убедиться, что имеют дело вовсе не с освободителями.

Вторая мировая война была в основном инициирована тоталитарными режимами. Как и следовало ожидать, сами тоталитарные государства и понесли наибольшие людские потери. Но, помимо всего прочего, тоталитаризм затормозил и деформировал естественные социальные и демографические процессы. Не будь сталинских «великих переломов», «чисток» и репрессий, население Советского Союза, по подсчетам демографов, могло бы составить не менее шестисот миллионов человек. В таком случае и после его распада по меньшей мере в два раза больше насчитывалось бы не только мусульман – чеченцев, ингушей, адыгейцев, татар, но и христиан – русских, украинцев, белорусов, грузин, армян. Отверженными, прежде всего, оказывались сами русские…