Роберт Оганян - Москва – Кавказ. Россия «кавказской национальности»

Я рос в утробе, эволюционируя… короче, стремительно зрел, ускоренно проходя, по Дарвину, миллиардный биологический путь от одноклеточных – через обезьяну, до человека [5] Сочетание обезьяны и человека тотчас ассоциативно рождает во мне фразу – первое предложение на азербайджанском, которое выучил наизусть мой сын при усердии земляка Аяза Эфендиева, ныне академика, во что бы то ни стало внедрить в Гасана: Бюйцк инэилис алими Чарлз Дарвин демишидир ки, инсан меймундан ямяля эялмишдир (фраза из популярной комедии Мешади Ибад означает: Великий английский учёный Чарльз Дарвин сказал, что человек произошёл от обезьяны). .

А между тем жизнь в молодой семье текла своим чередом, как можно домыслить на основании впоследствии услышанного, где были свои бытовые радости и неурядицы, согласия и ссоры, всевозможные семейные интриги: мать была коренной бакинкой, а отец – из пришлых, шемахинец, с множеством братьев, переселившихся в Баку.

Была моя мать при собственном рождении, как рассказывали, полна жизни и так здорова, о чём свидетельствовали алые пухлые щёки, что это отчего-то встревожило суеверную мою прабабку. Смутно её помню: маленькую, сгорбленную, и удивился, когда увидел бабушку с её мамой, и в глазах бабушки – нечто детское. Прабабка, боясь сглаза, велела, чтобы ребёнку чуть-чуть выпустили кровь: младенцу надрезали слегка спинку у лопаточки – оказалось, неудачно, – и оттуда брызнула кровь, так хлестала, что еле остановили, с тех пор ребёнок рос хилым и болезненным. Кстати, эти знахарские способы лечения погубили впоследствии самою прабабушку: она захворала и слегла, попросила, чтоб пылающим факелом вытеснили из глиняной пиалы воздух и приложили к её смазанной жиром груди, дабы втянула чёрную дурную кровь, от которой – хворь, так лечили простуду издавна. Уснула с приставшим к груди сосудом, а утром застали мёртвую, и я на всю жизнь запомнил чёрный круг пиалы, отпечатавшийся у неё на груди, а посреди – тёмное вздутие (и бабушка моя умрёт от этого же, но вместо глиняной пиалы – банка стеклянная).

Мать, когда ей было четырнадцать, случайно встретил мой будущий отец Гасан и… умыкнул, точнее, она бежала с ним: любовь была обоюдной, это неистребимое убеждение сыновей. Отец был старше матери, если судить по году рождения в автобиографии, 1897, на двенадцать лет.

Но как и где он мог её случайно увидеть? Куда привести, будучи сам, как говорится, без кола без двора? Неужто в дом, где жил, занимая две комнаты с кухней в уплотнённом доме миллионера Ашурбекова, старший его брат Ага-Али с семьей? Как к этому его поступку отнеслись отцовские родственники?.. – не у кого теперь спросить.

Лет сорок назад, в начале шестидесятых, в пору оттепели, я стал обладателем автобиографий моего отца из личного его дела, фотокопии: три написаны его рукой, одна отстукана на машинке и подписана, датированы 1930, 1932, 1935 и 1939 годами, хранятся в архиве УРКМ, расшифровывается как Управление рабоче-крестьянской милиции при НКВД Азербайджанской ССР, где отец работал последние годы своей жизни. Автобиографии написаны по-русски, не без орфографических и синтаксических ошибок. Последняя – от 25 января 1939 года, чуть более месяца до смерти (умер в том же году 3 марта). Вчитываюсь в каждое слово, меня волнует каждая запятая, живо представляю, как отец мой, макая ручку в чернила, строил фразы, выводил замысловатую подпись.

Признаюсь, и после ХХ съезда долгие годы верил в идеальный социализм, или социализм с человеческим лицом… Сегодня вредный анекдот даже родился с душком антисемитизма, противного моему естеству, но не откажешь в оригинальности: «Строили социализм с человеческим лицом – получили капитализм с жидовской мордой». Думал, однако, что хорошие идеи исказились, рано или поздно неизбежны перемены, и потому до поры до времени изыскивать легальные формы протеста, что и делал, как наивно полагал, в романах (через историю о современности): имея в виду наше время, описывал деяния Кровавого Шах-Аббаса, церемониалы тогдашних сборов, встреч, похожих на политбюрейные. Но каждый раз – полная безысходность. И при этом в собственных автобиографиях (школа, вуз, аспирантура, работа) до оттепельной поры я не без чувства гордости отмечал, что отец (в скобках годы рождения и смерти: 1901, как говорили в семье и запечатлено на могильной плите, на самом деле – 1897 и – 1939) служил в рядах милиции, уточняя аббревиатурой УРКМ, – Управлении рабоче-крестьянской милиции при НКВД Азербайджанской ССР.

Это при НКВД было как бы щитом, которым можно прикрыться от всевозможных жизненных напастей, неожиданностей, показателем нашей семейной верности системе, стержнем-хранителем которой был грозный НКВД; потом это при стало неким барьером пред четырёхбуквенной зловещей аббревиатурой НКВД.

Что значит при – впоследствии испытал сам, когда меня как специалиста в области литератур народов СССР пригласили на кафедру теории литературы и искусства в Академию общественных наук при ЦК КПСС; из этого всесильного научного заведения вышла почти вся нынешняя господствующая, а также оппозиционная элита, и первым в длиннющем списке мог бы значиться Александр Яковлев.

При общении с идеологическим людом (а сам не был из них?), служивым и взятколюбивым чиновничеством выручало (удовлетворяя, может, и собственное тщеславие?), гипнотическое удостоверение с этим «при ЦК КПСС», особенно если пальцем прикрыть непонятное «АОН»; в пору распада СССР я шутил: в советские годы выгодно было прикрыть пальцем АОН, а в постсоветские – при ЦК КПСС.

Но времена изменились, ныне выпускники стыдятся вспоминать об этой странице биографии, а если всё же кому приходится говорить об этом учреждении – из песни слова не выкинешь, – то, как правило, наблюдается попытка умолчать про жутко звучащее при ЦК КПСС; а что до АОН – кто поймёт, что речь о партийно-коммунистической школе?

Прочёл отцовские автобиографии разом, как получил, и – обида, досада, что ни в одной, даже последней, нет упоминаний о собственной семье: ни о матери, даже имя её не названо, ни о нас, детях, хотя о всех родственниках сказано подробно; спрятал автобиографии в папке редких бумаг, точнее – вложил меж страниц пустого Протокола допроса, постоянно приковывавшего моё внимание своими вопросами: Социальное происхождение и две графы: до революции и после революции. Каким репрессиям подвергался: судимость, арест и др. (когда, каким органом и за что) с теми же двумя графами: а) до революции, б) после революции. Служба в белых и др. к.-р. армиях (когда, в качестве кого).