Игорь Орлов - Советская повседневность: исторический и социологический аспекты становления

Стало очевидно, что открытие архивов в начале 1990-х годов не решило всех исследовательских проблем, так как многие вопросы жизни общества просто не фиксировались в официальной документации, тем более что существенное влияние на ее создание оказывала идеология. Поэтому обращение к устной истории позволяет расширить поле исследовательской деятельности историков, привлечь их внимание к малоизученным и не изученным ранее проблемам. К ним, например, относятся вопросы повседневной жизни советских людей в годы войны. Данные официальных документов позволяют определить некий средний уровень жизни, в лучшем случае – выявить различия в положении отдельных социальных групп. Но без использования устных и других источников личного происхождения практически невозможно проанализировать восприятие населением событий военных лет, его отношение к врагу, переживания солдат на фронте и т. п. При этом предпочтение следует отдавать не столько непосредственному и сознательному свидетельству, сколько тому, что очевидец говорит неосознанно. Речевые привычки, непонятные для нас сравнения, повторы и пробелы служат материалом для создания (а не воспроизведения) логики, определяющей внешнюю сторону текста (см.: [Ginzburg, 1980]).

В СССР существенный вклад в развитие устной истории и истории повседневности внесла работа общества «Мемориал» с архивом личных документов эпохи сталинизма и репрессий. Во второй половине 1980-х – 1990-е годы в Российском государственном гуманитарном университете (Москва) велось исследование темы голода на Украине в 1930-х годах. Центр устной истории РГГУ совместно с обществом «Мемориал» и Советом по краеведению Российской академии образования с 1999 г. проводят ежегодные Всероссийские конкурсы исторических исследовательских работ старшеклассников, у лауреатов которых немало работ с использованием устных источников – интервью, биографий и семейных преданий [18] Первый сборник работ лауреатов конкурса увидел свет в 2001 г., а в мае 2005 г. подведены итоги уже VI конкурса, председателем жюри которого является академик РАО С.О. Шмидт. . В рамках конкурса пензенские школьники с 2004 г. обходили членов еврейской общины – ветеранов войны и узников нацистских концлагерей и гетто – и записывали их воспоминания.

Одним из итогов работы Центра устной истории в Европейском университете в Санкт-Петербурге стала хрестоматия по устной истории, дающая достаточно объемное представление об одном из динамично развивающихся исследовательских направлений [Хрестоматия… 2003]. Были созданы биографические архивы в Санкт-Петербурге и Москве, проводились открытые конкурсы жизненных историй, а в Институте социологии РАН проведено исследование социальной мобильности россиян через изучение биографий трех поколений [Мещеркина, 2003. С. 346–347]. Применение метода выборочных глубинных интервью в отношении отдельных представителей типичных жизненных карьер способствовало изучению социологами жизненных стратегий молодого поколения [Социология… 1998. С. 143]. Историки из Твери к 60-летию Победы в Великой Отечественной войне пополнили архивы новыми устными рассказами о войне, записанными в Тверской, Смоленской и Московской областях [Баранова, 2005; Гончарова, 2005; Разумова, 2005]. Обширную программу по сбору народных рассказов о войне осуществили курганские историки (см.: [Спустя полвека… 1994]).

Расширение интереса к устной истории существенно раздвинуло хронологические рамки современных исторических исследований и способствовало введению в широкий научный оборот устных свидетельств прошлых лет (см., например: [Телицын, 1993, 2001]). Позднее к истории сталинских репрессий и Великой Отечественной войны добавились женская история, история диссидентства и проблемы этнической идентичности. В итоге в 1990-е годы устная история стала одним из перспективных направлений современной исторической науки в России. Более того, представители этого направления активно сотрудничают с архивистами и музееведами, радио и телевидением.

Взаимодействие наглядно проявилось и на региональном уровне. Например, сотрудники Ставропольского краеведческого музея несколько лет работают над реализацией проекта «Ставрополье – век двадцатый». В ходе полевых исследовательских экспедиций собирается этнографическая, историческая и археологическая информация [Охонько, Сачук, 2004]. В Петрозаводске создан центр по изучению послевоенного советского общества, активно осваивающий операционные возможности устной истории ([Герасимова, 200—?; Кочеткова, 2009; Устная история… 200—?] и др.). Историографическая практика институциализировавшегося в 2002 г. в России направления «новая локальная история» также предусматривала исследование повседневности ХХ в. при помощи инструментария устной истории.

Устные источники позволяют зафиксировать уникальную информацию, не передаваемую другим путем. Если письменные источники официального происхождения чаще всего отражают историю государства и его институтов, то устные источники обращаются к истории и повседневной жизни народа, причем позволяют увидеть события глазами очевидцев. Перспективы развития устной истории определяются не ее противостоянием традиционной историографии, а напротив, их тесным сотрудничеством и взаимодействием при сохранении относительной самостоятельности. В некоторых отраслях исторического знания устная история позволяет открыть новые важные направления для исследования. Так, историки рабочего движения получили возможность изучать повседневную жизнь на производстве и ее воздействие на семью и общество. Такие же перспективы открылись перед специалистами, изучающими досуг и культуру рабочего класса или преступность с позиции мелкого браконьера или несуна. Самым удивительным способом устная история преобразовала историю семьи. С помощью интервьюирования стало возможным узнать о контактах семьи с соседями и родственниками и об отношениях внутри семьи [Томпсон, 2003. С. 15, 17–20, 25]. Впервые стало практически достижимым изучение истории детства.

Таким образом, обращение к устной истории способствует переосмыслению ряда устоявшихся в историографии положений и оценок, позволяет дополнить картину событий, наконец, дает возможность «услышать голоса тех простых людей и тех сторон жизни, которые прежде не являлись предметом специального исторического исследования» [Никитина, 1990. С. 216]. Более того, воссоздание устной истории следует рассматривать как глубоко социальный процесс и вид социальной практики.

В большом городе можно больше увидеть, зато в маленьком – больше услышать.

В настоящее время наиболее распространенным источником устной исторической информации остаются личные воспоминания и семейные предания, редко переносимые на бумагу. При этом в устной истории существует немало сфер, все еще ожидающих своих исследователей. К явлениям, которые пока практически не изучены, относятся и слухи, долгое время считавшиеся не совсем серьезным явлением, которому не место в исторических исследованиях, в то время как они являются весьма ценным источником и способом передачи социально значимой информации об отношении граждан к советской повседневности. Помимо недоверия к официальной информации и ее недостаточности по самым злободневным бытовым вопросам, существенную роль в идентификации играет потребность любой социальной группы повысить свой статус посредством передачи «конфиденциальной» информации. Хотя значительная часть слухов не имеет под собой реальной основы, они всегда порождены определенной ситуацией, фиксируют распространение тех или иных настроений в общественном сознании и сами влияют на формирование общественного мнения. В содержании передаваемых слухов отражаются уровень образования и интеллекта людей, их нравственные ценности и реальные обстоятельства, общественные ожидания и личные притязания. Слухи могут быть забыты уже на следующий день, но могут и передаваться из поколения в поколение и превращаться в мифы, фиксироваться в письмах и мемуарах, доносах и донесениях.