Владимир Бабкин - От ликвидации науки – до ликвидации страны? Сборник статей эксперта Госдумы

«Венчурные инновационные фонды – некоммерческие организации, учреждаемые юридическими и (или) физическими лицами, на основе добровольных имущественных взносов и (или) добровольного инвестирования в обмен на долю в акционерном капитале, ориентированные на финансирование создания, освоения в производстве новых видов продукции и (или) технологий, связанных с высокой степенью риска» (для авторов принципиально важна разница между взносом и инвестированием).

Необходимо пояснить нелепость этого определения. На Западе, откуда и заимствовано это слово, есть понятие венчурного капиталиста, венчурного капитала. Посмотрим на перевод слова ventuer – рискованное предприятие, спекуляция, сумма подвергаемая риску, рисковать (сравнимо с известным словом авантюра). Иными словами венчурный капиталист вкладывает (инвестирует), с риском, свои деньги в расчете получить в сравнении с банковским процентом (~ 10–12 % в год) более высокую прибыль – 20–40 % в год, за достаточно короткие сроки реализации проекта (2–3 года). Поэтому венчурный капитал никоим образом не может рассматриваться как благотворительный, а венчурный капиталист, как альтруист. При этом страхование риска венчурных капиталовложений осуществляется за счет тщательной экспертизы рыночного спроса на будущую продукцию, возможностей быстрого развития финансируемой фирмы, а также финансирования различных проектов, с различной долей риска. Венчурный капитал появился и у нас в стране, когда началась приватизация, что привело к появлению как отечественного, так и зарубежного капитала во всех мало-мальски прибыльных отраслях (нефть, газ, цветная металлургия, табачная, банковская) и особенно на рынке ценных бумаг, где доходность была умопомрачительная. Почему он не пошел в т. н. реальный сектор, да потому, что в него требовались большие и долгосрочные капиталовложения, с невысоком процентом прибыльности, и поэтому с большим сроком окупаемости, в связи с тем, что технологическое оборудования давно устарело, да и квалификация и, как следствие, производительность труда, качество труда, рабочих и крестьян оставляла желать лучшего.

К тому же финансировать развитие возможного конкурента, как на своем, так и на третьих рынках западный капиталист незаинтересован.

В то же время отечественные «олигархи» не имеют никакого стремления проводить долгосрочную политику по модернизации промышленности и аграрного сектора. С их доходами, им проще приобретать продукцию зарубежного производства, чем налаживать производство отечественной продукции. Так что и на «своих» венчурных капиталистов, которые захотят рисковать своим капиталом, рассчитывать не приходится.

Чем их заменить? А все просто. Создать венчурные инновационные фонды финансируемые за счет федерального бюджета. Нечто подобное уже создано в виде «Фонда содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере» (известный как фонд Бортника), который финансируется за счет средств отпущенных на научные исследования. А в недрах Минэкономики создан «Фонд производственных инноваций». Чем рискует российский венчурный фонд, а ничем. Тому подтверждение – в проекте появляется знаменательное положение.

Ввести новую строку расходов бюджета: «Государственные расходы на финансирование инновационной деятельности в размере не менее одного процента от расходной части федерального бюджета осуществляются по статье Федерального закона о федеральном бюджете Российской Федерации «Инновационная деятельность». (Для справки, в бюджете 1999 года весь объем государственных инвестиций составляет ~1,1 % от расходной части!), т. е. все инвестиции пустить на инновации. Игра – беспроигрышна. Каждый год можно нечем не рискуя тратить весьма приличные деньги. Чем не Остап Бендер, у которого всегда в запасе было несколько сотен способов вполне законного отъема денег.

Да еще с гарантией: «Государство в соответствии с действующим законодательством гарантирует субъектам инновационной деятельности государственную поддержку инновационных программ и проектов».

К тому же – «Инвестиции, направляемые на финансирование инновационной деятельности, в случаях, предусматриваемых законодательством Российской Федерации и законодательными актами субъектов Российской Федерации, подлежат обязательному страхованию».

Еще любопытный пассаж. «Общественные организации и объединения, в уставе которых предусмотрена инновационная деятельность, могут на конкурсных началах осуществлять ее за счет средств федерального бюджета, бюджетов субъектов Российской Федерации и получать государственную поддержку».

Полезно проанализировать составляющие «Инфраструктуры инновационной деятельности«:

«Субъектом инфраструктуры инновационной деятельности признается юридическое лицо, предоставляющее субъектам инновационной деятельности услуги следующих видов:

производственно-технологические;

испытания, сертификацию и стандартизацию инновационных продуктов;

финансовые;

правовые (включая правовую охрану интеллектуальной собственности);

организационно-управленческие;

подготовка, переподготовка и повышение квалификации кадров для инновационной деятельности;

консультационные;

информационное (включая рекламные);

иные виды услуг, необходимые для осуществления инновационной деятельности».

Список впечатляет. На понятном языке это означает, что субъектами инновационной деятельности могут быть все кому не лень: производственные предприятия, банки, юридические конторы, учебные заведения, список столь объемлющ, что он вполне может включать и органы государственного управления.

И все они, согласно закону, могут претендовать на получение налоговых льгот. Кроме того, исходя из вышеупомянутого проекта поправки к закону «О науке…», они могут быть аккредитованы и как научные организации. Чушь да и только.

Таким образом проекты законов, не решая вопроса эффективного использования результатов научных исследований, создают правовую основу для финансирования за счет федерального бюджета все увеличивающуюся массу манипуляторов, которые за словами о государственных интересах преследуют вполне понятную цель создать еще один слой оплачиваемых за счет бюджета говорунов о развитии отечественного производства. Тому подтверждение: в стране множатся, как грибы после дождя инновационные центры, объединения, союзы, нарастает бумажный вал федеральных, региональных инновационных проектов, программ, и т. п., т. е. море слов вместо дел.

На этом фоне любопытно интервью Министра науки Кирпичникова М.П. помещенное в «Российской газете» (27.04.99 г.), в котором он заявляет, что наука еще жива (в качестве примера приводится слова об открытии 114 элемента), но с одной стороны утверждает о том, что процент инновационно активных предприятий (т. е. предприятий способных производить пользующуюся спросом современную продукцию) опустился ниже 5 %, к этому следовало бы добавить, что, в реальном секторе, их, можно сказать, вообще нет (из-за крайне устаревшего оборудования, низкой квалификации персонала). С другой стороны, он говорит о крайне устаревшем научном оборудовании научных организаций. Тем не менее он делает очень знаменательный вывод, «В бюджете 1999 года денег на науку нет» и, по его мнению, и не должно быть, т. к. наука (из его же слов – нищая) не только должна зарабатывать деньги для себя (продолжение линии сформулированной несколько лет назад бывшим министром науки, а ныне вице-премьером, курирующим науку, В.Б. Булгаком), но и финансировать экономику. Интересно на каком оборудовании, за счет каких средств и с каким персоналом. Дальше ехать некуда. Одно из решение проблем науки видится им в процедуре банкротства (т. е. ликвидации) приватизированных научных организаций, а это прикладная наука, в том числе оборонного комплекса. Любопытно, что на той же странице описывается ситуация о принудительном банкротстве предприятия, имеющего стратегическое значение для нужд обороны страны.