М. Велижев - Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой

Местом сбора албанских и греческих добровольцев, которые на малых и средних судах стали ежедневно прибывать на Парос, была база российского флота в Аузе. Только за май 1771 г. «прибыло для принятия службы из Албании албанцев 825, из Морей албанцев 974, греков 261, из Романии романиотов 106, из Кандии греков 262, из разных островов греков 231, да со всеми, которые оставались теперь, албанцев и греков при флоте 2659 человек» [485], и в последующем приток добровольцев продолжался. 29 мая 1771 г. для них, как и за год до этого для двух «легионов» в Морее, были освящены 4 новых знамени, а 8 июля прибывший в Аузу А.Г.Орлов устроил смотр албанским и греческим волонтерам [486].

Таким образом с 1771 г. российское командование, учтя опыт Морей, сделало ставку не на «всех греков», а на тех добровольцев из населения Балкан и Архипелага, для кого военная служба стала профессией , заработком и времяпрепровождением. Смелость и выносливость, проявленные «албанцами» на этом этапе войны, способствовали тому, что у русских в отношении к добровольцам из греков и славян вернулись и уважение к их смелости, и сочувствие к их угнетенному положению. Например, участник экспедиции М. Коковцев, бранивший мирных «непросвещенных» жителей Архипелага, писал: «Во время пребывания российского флота в Архипелаге, ободряемы российским оружием, явили они (греки. – Авт.) знаки отличной храбрости; самые малыя их суда при нападении турецких галер лучше жглись, нежели соглашались отдаться в плен неприятелю. Нерегулярные войска, из них набранныя, яко то албанцы (потомки древних македонян), [с]фациоты (нагорные кандиоцкие жители [Сфакьи]), другие, при высаживании их на берег показывали всегда отличное мужество, их оживляющее. Ипсариоты, миконцы и прочие островяне вооружали небольшие суда, тартаны, полугалеры и соколевы называемыя, которыми при помощи Российского флота не токмо множество турецких купеческих кораблей пленили, но, выходя часто на берег, опустошали селения» [487]. О смелости добровольцев писали в своих мемуарах С.К. Грейг и С.П. Хметевский.

Вместе с тем, албанские отряды, пребывавшие под командой своих офицеров, таили угрозу неподчинения, а их «шалости» вызывали страх и многочисленные жалобы местных жителей, с которыми приходилось разбираться российскому командованию [488]. В периоды перемирий любое «своеволие» албанцев могло обернуться серьезными последствиями для хода мирных переговоров, а потому, например, в июле 1772 г. А.Г. Орлов предупреждал А.В. Елманова: «албанцы привыкшия к своеволию и грабежам не в виду и не в руках у русских командиров делывали некоторыя шалости, но то по военному состоянию кое-как проходило, а теперь бы с перемирием не претерпеть бы нежелаемые следствия» [489]. Примечательно, что в период перемирия 1772 г. многие албанские подразделения были распущены, но далеко не все. И в 1773, и в 1774 г. без албанских частей все так же не обходилась ни одна военная операция с высадкой на побережье. После же заключения мира с турками именно из «албанского войска» последовали первые и самые многочисленные прошения переехать с семьями в Россию.

Воины-албанцы, какими их увидел в 1776 г. граф Шуазель-Гуффье

И все-таки не всегда удачные операции Архипелагской экспедиции «на сухом пути» сыграли свою серьезную роль. Постоянные удары, наносимые десантными отрядами по различным точкам обширных прибрежных территорий Османской империи и ее островных владений с целью захвата или уничтожения турецких складов боеприпасов, снаряжения и продовольствия, разрушения арсеналов и верфей, наносили урон обороноспособности Порты, заставляли турецкое правительство содержать и укреплять свои гарнизоны, отвлекая вооруженные силы от участия в войне на суше с армией Румянцева, подталкивая к выгодному для России мирному трактату. Участие же в сухопутных операциях добровольцев – албанцев, македонцев, греков, славян, румелиотов и др., которых чаще огульно именовали «албанцами», – обеспечило не только саму возможность большинства этих операций, но и создавало традицию реального взаимодействия, пришедшего на смену романтизированному «единению».

Однако, чтобы, как писала Екатерина II, «замыслить и большее», имеющихся сухопутных сил оказалось недостаточно. И этот опыт также был учтен в будущем. В 1787 г., готовя новую Архипелагскую экспедицию (правда, так и не отправленную), канцлер А.А. Безбородко выразился вполне ясно: Чесменская победа «прославила российский флаг», да и «народы единоверные с нами и ныне, как прежде, возстанут противу Турков», «но их присоединенное пособие не составит нужной силы, буде мысли простирать на потрясение монархии турецкой, на поиск противу Дарданелл, Царьграда и других мест важных. И так чтобы намерению важному и полезнейшему дать всю важную деятельность, непременно нужно послать с сим флотом достаточное число сухопутных войск и о снабжении равномерно оными условиться с императором (австрийским. – Авт.)… без чего, по примеру судя прежнему, не будет в состоянии наш флот утвердить или распространить свои завоевания, а наипаче нанесть беду турецкой столице и местам, предстаящим охранению оной» (курсив наш. – Авт.) [490].

После Чесменской победы главным в деятельности Архипелагской экспедиции стало патрулирование морского пространства от Египта до Дарданелл, от Балкан до Малой Азии и сирийских берегов. О том, почему именно крейсирование, а не военные десанты, оказалось ведущим направлением активности, А.Г. Орлов писал Н.И. Панину: «Бог благославил усилия наши, и мы почти в начале первой кампании увидели себя бесспорными владетелями всех вод Средиземного моря, где только пролегли турецкие селения. Однако и в сем нашем выгодном положении иного предпринять мы не могли, как пресекать подвоз съестных припасов в наинаселеннейшие неприятельские места, не помышляя более о покушении на сухом пути» [491] (курсив наш. – Авт.). Разумеется, пресекался и подвоз вооружения.

«Крейсирование» вместе с блокадой Дарданелл должно было пресечь подвоз грузов в столицу Османской империи «и оголодить» Константинополь. Кроме того, оно часто сопровождалось захватом «призов» (грузов, которые принадлежали туркам или могли быть признанны военными). Крейсера останавливали и досматривали суда всех держав, как враждебных, так и нейтральных и союзнических. Это дает основание некоторым исследованиям называть «крейсирование» российских военных «каперством» [492]и даже «корсарством». Так, по мнению