М. Велижев - Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой

Маруцци постоянно получал из Петербурга векселя, платить по которым надлежало в Амстердаме. Маруцци еженедельно менял векселя в Венеции на местные цехины на сумму двадцать тысяч флоринов [956].

Активность Орловых в Ливорно также вызывала в Венеции недовольство, связанное с перспективой нарушения военного баланса в средиземноморском регионе [957]. 13 мая 1769 г. венецианский Сенат информировал своего посла в Вене о ситуации в Тоскане. По сообщениям неназванных ливорнских купцов, высокопоставленные персоны из России, недавно прибывшие в Пизу, намерены распределить в Ливорно патенты Российской империи [958]; по той же причине в Ливорно задержались капитаны с фальшивыми английскими документами, желавшие затем отправиться в Порт-Магон, соединиться с россиянами и воевать с турецкими и рагузскими кораблями. Сообщалось также, что в Тоскану тайно направлялись славянские подданные Венеции, опытные в навигации и кораблестроении (назывались фамилии Лупович, Рукович, Маринко, Иванович, Каменарович и др.). Венецианский капитан Гаспаро Моро видел в Ферраре большое количество вооруженных холодным и огнестрельным оружием выходцев из Каттаро, принадлежащего Венеции города в Черногории, о чем Моро и донес Сенату. В Венеции были уверены, что все означенные лица были намерены в составе русских войск отбыть на войну с Турцией, что требовало от венецианского правительства самого деятельного контроля: нейтралитет республики запрещал ее подданным участвовать в русско-турецкой войне на стороне России.

Сенату казалось сомнительным, что греки и албанцы православного вероисповедания могут отказаться от контактов с русскими представителями в Италии, однако это неизбежно возбудило бы подозрения Порты. В итоге, Сенат принял и опубликовал специальный эдикт, воспрещавший венецианским подданным участвовать в боевых действиях России против Турции и приравнивавший нарушение устанавливаемого правила к государственному преступлению. Эдикт был отправлен в Лондон, Вену и Константинополь, венецианским властям в Леванте, Далмации, Албании [959], а также переведен на греческий и хорватский языки. Тем самым Венеция старалась избежать обвинений в сочувствии ее граждан одной из воюющих сторон и подтвердить собственный нейтралитет [960]. В сложившейся ситуации особая ответственность ложилась на Франческо Вики, венецианского консула в Ливорно, в задачи которого входило следить за подданными республики и, по возможности, отправлять их обратно в Венецию [961].

Если в Тоскане Орловым удалось создать необходимые условия для пребывания там флота Екатерины, то венецианские власти по-прежнему опасались русского военного присутствия в Италии. Тосканцы старались уверить венецианцев в том, что герцогство будет соблюдать нейтралитет, однако сами факты свидетельствовали, что контроль за русскими со стороны чиновников Пьетро Леопольдо не был строгим [962]. Почти одновременно, 27 мая 1769 г. флорентийский консул в Венеции Коттини сообщал о страхах венецианцев в связи с проводившимся в Генуе оснащением русских военных судов [963]. Сухопутные победы русских войск лишь усугубляли возрастающую тревогу венецианского правительства за судьбы принадлежащих Венеции колоний в начавшейся морской войне [964]. Россия же – посредством ее посланников при европейских дворах (в частности, в Лондоне и Вене) – продолжала уверять венецианцев, что их владениям в Средиземном море русский флот не причинит никакого вреда [965].

Еще в 1915 г. Роберто Чесси ввел в научный оборот весьма любопытный источник: хранящиеся в Государственном архиве Венеции записи разговоров Маруцци с неким Драганичем (эти записи Драганич переправлял в секретную полицию – «Inquisitori di Stato»). Драганич являлся своего рода «официальным» посредником между Маруцци и венецианскими властями: русский поверенный знал, что его беседы дойдут до сведения сенаторов, и в то же время по настроениям Драганича мог судить о позиции венецианцев в отношении его персоны. Как показывал Чесси, одним из ключевых эпизодов дипломатической миссии Маруцци стал 1770 г., когда его задачей было втянуть Венецию в конфликт с Турцией на стороне России.

По мнению Чесси, деятельность Маруцци имела следующие границы: с одной стороны, венецианский Сенат, в силу дипломатического статуса маркиза, не мог препятствовать ему частным образом защищать интересы своего двора [966], с другой – Маруцци никак не мог повлиять на решения Сената касательно сближения с Россией. В итоге, он вынужден был ограничиваться тем, что тайно вербовал на службу России новых людей и обеспечивал финансовую поддержку флоту, а Сенат пытался ему в этом воспрепятствовать [967]. Кроме того, деятельность Маруцци осложнялась не только непростыми отношениями с венецианским Сенатом [968]и негативными отзывами о его деятельности в Австрии, но и исключительной зависимостью маркиза от русского посланника в Вене Д.М. Голицына, которого Маруцци в одном из разговоров характеризовал как «человека достаточно ленивого, склонного к удовольствиям и удобству, не заботящегося о делах, небрежного и безразличного в том, что доставляет ему беспокойство» [969].

Весной 1770 г. с высадкой российского десанта и началом военных действий в Морее война подступила к границам Венеции. И вполне можно отнести к венецианцам слова, написанные императрице Ф.Г. Орловым 22 апреля 1770 г.: «Сначала никто не хотел верить, чтоб мы дошли до сего места, а еще менее, чтоб атаковали нашего неприятеля. Все думали: пошатавшися-де по морю и ничего не сделав, назад воротятся. Узнали теперь свою ошибку. Открыли глаза, не знают что думать и что делать, с удивления окаменели…» [970].

Неопределенность международной ситуации, как и нечеткость собственного статуса, характеризовавшие начало дипломатической миссии маркиза Маруцци, сменились периодом заметного усиления позиций российского поверенного.

Апогей же его деятельности по привлечению Венеции на сторону России пришелся на 1770 г. [971]

В марте 1770 г., накануне начала боевых действий в Греции [972], Маруцци сообщал венецианскому правительству посредством своего конфидента Драганича, что Россия надеется на сотрудничество с республикой. Как бы от своего имени Маруцци добавлял – и это станет его основным аргументом в споре с венецианскими политиками, – что Венеции следует немедленно связать себя договором с Россией, поскольку после завоеваний в Средиземном море Екатерина II уже не будет заинтересована в дружбе переживающих не слишком хорошие времена венецианцев. Кроме того, союз с Россией мог бы избавить республику от постоянных проблем с греческим населением венецианских островов, на которое Петербург имел определенное влияние [973]. Впрочем, в укреплении связей с Венецией нуждалась и Россия, поскольку отношения между русским и австрийским дворами в этот период значительно ухудшаются: в марте 1770 г. Вена фактически заблокировала назначение русского консула в Триесте (на это место Екатерина прочила грека Антона Папу) [974].