Коллектив авторов - Югославия в XX веке. Очерки политической истории

Говоря о состоянии умов в Сербии накануне балканских войн, мы упомянули, что «моральный дух народа был как никогда высок». И, действительно, мобилизация армии завершилась «в рекордные сроки и при идеальном порядке» 146, причем на призывные пункты, по словам наблюдателя, «явились все, кто только мог передвигать ноги, – призываемые и непризываемые». «В течение трех дней, – подводил он итог, – явилось 95 % призывных, через неделю их было 98 %; лишь 2 % оказалось больными, но и из этих многие явились, прося их взять, в надежде поправиться в дороге» 147. Повсюду в стране мобилизация вызвала всеобщее ликование 148. «Все три призыва мобилизованы, – писал очевидец событий из сербов, – начинается радость и взаимные приветствия; невозможно замыслить, что речь идет об отправке на фронт, где кладутся жизни, а не на сватовство» 149. И зоркий русский глаз подметил сей же факт: «На всех станциях было много резервистов… Настроение у всех очень бодрое, а, главное, совершенно спокойное, как будто они ехали на самое обычное дело» 150. «Вы думаете, что слышен был плач матерей, жен, сестер, отправляющих своих близких на возможную смерть, – вторил ему соотечественник. Нет, если какая-нибудь баба и проливала тихо невольные слезы, ее сейчас останавливали, пристыжая: „Как не стыдно плакать – такое святое дело“. Устыженная отвечала: „Я не плачу, что жалею, а плачу от умиления, что с такой радостью идут все освобождать наших братьев; плачу от того, что дождалась это увидеть“» 151.

Как видим, война и впрямь пользовалась «необыкновенной популярностью» 152, что, впрочем, было предсказано давно – в период Боснийского кризиса Никола Пашич заявил: «Война будет популярна и бестрепетна к жертвам» 153. И неважно с кем – с австрийцами или с турками… Итак – «война, которую желали все» 154, как выразился современный автор. Но снова вопрос – в чем же причина таких настроений?

В своей известной работе академик М. Экмечич утверждает, что после смены династий в 1903 г. в Сербии произошел «переход элитарного типа национализма в массовый» 155. Аргументацию своему заключению он черпает в том, что, на основании демократической конституции 1903 г. и избирательного права, большинство мужского населения получило возможность участвовать «в элементарной политике» – а это является одним из необходимых условий для «эволюции национального движения в массовый тип». Другое условие – грамотность, как минимум, трети населения. И хотя, как известно, число грамотных накануне балканских войн не превышало 30 %, историк полагает, что «в действительности читать могло даже более трети населения, а потому „читательская революция“, как это условие названо в литературе, в Сербии после 1903 г. имела место». И в результате – «современный человек, вдохновленный национальной идеей, воспринимает такую эволюцию как участие в жизни суверенного государства, которое зависит и от него. Он больше не является пассивным наблюдателем» 156.

Что касается массового участия мужского населения «в элементарной политике», то выше мы постарались показать чисто традиционное «качество» такого участия, как, впрочем, и самой политики.

Относительно же более чем трети грамотного населения и особенно «свершения» в сербском обществе «читательской революции», следует заметить, что и цифра 30 % кажется нам завышенной, поскольку в аграрной, патриархальной Сербии мотивация для получения образования еще не созрела – традиционный образ жизни предполагал, что большинство детей проследует путем своих родителей, наследуя их занятия и обычаи [37]. Для чего «домашнее воспитание» было куда важнее полученного на стороне (в школе) абстрактного знания, которое весьма «мало соображалось с нуждами народа, его нравами и условиями жизни» 157и, соответственно, – не применялось на практике. Будучи невостребованным, оно не являлось повседневной необходимостью, что, в свою очередь, не могло не повлиять на судьбу номинально грамотных людей. Речь здесь идет о типичном для всех традиционных обществ феномене «вторичной неграмотности» 158. Проиллюстрируем нашу мысль.

Так, в 1908 г. члены Шумадийского учительского общества опрашивали в окрестностях Крагуеваца сельскую молодежь, десять лет назад окончившую начальную школу. И были вынуждены констатировать, что «у огромного большинства парней и девушек исчезло почти все полученное в школе знание, а многие вообще разучились читать и писать, поскольку за время, прошедшее после школы, не написали ни единого слова и ничего не прочли». Но то, что «они были в состоянии, мучительно и обливаясь потом, вывести свой автограф, переводило их в категорию грамотных» 159. Таковы были критерии, определяющие качество «читательской революции» [38]… Важно подчеркнуть, что указанный «феномен» отличался в Сербии стабильностью: мы можем наблюдать его со времени первых поездок русских путешественников в 60-е годы XIX в. 160и далее – на рубеже веков 161. Следовательно, и в самом сербском социуме к началу балканских войн по сути мало что изменилось.

Поэтому, как нам представляется, объяснять «необыкновенную популярность» войны у сербов, прибегая к категориям и значениям современного (modern) общества (а «массовый национализм» к таковым, несомненно, относится) не совсем корректно. Разгадку ее следует искать в стереотипах традиционного мышления.

Начнем с его носителей. Напомним, что до Первой мировой войны доля крестьянства в структуре населения Сербии никогда не опускалась ниже 87 % 162. При этом оно было наделено землей достаточно равномерно, вследствие чего разделение интересов в его среде протекало крайне медленно. К тому добавим и неполную социальную структуру. Сербское общество было лишено аристократии и буржуазии. В нем имелось как бы два полюса: малочисленная (вышедшая из «низов») элита и однородная крестьянская масса – главный хранитель ценностей традиционного сознания.

Городские жители, доля которых в населении Сербии составляла 12 %, так и не смогли консолидироваться в мещанское сословие – стать носителями буржуазности [39], но на протяжении всей эпохи независимости оставались весьма размытой категорией. «Как трудно было сказать, где кончается сельская тропа и начинается городская улица, – пишет тот же М. Экмечич, – так же мало кто мог определить, где проходит граница между крестьянином и жителем города» 163.

Согласно принятому в 1873 г. «Закону о народном благосостоянии», вводился гарантированный и никем не отчуждаемый аграрный минимум, определявшийся количеством земли, которое крестьянин был в состоянии вспахать за шесть дней своего труда. Данный принцип существовал и позднее – в 1907 г. радикальное правительство Пашича в очередной раз продлило действие закона об аграрном минимуме, защищавшего крестьянина от угрозы пауперизации, ограничивая возможность земельных спекуляций и концентрации земли в немногих отдельно взятых руках [40]. Тем самым, он затруднял распространение в Сербии капитализма и становление соответствующего ему типа мышления 164. И в результате, как констатировал русский ученый в 1915 г., «Сербское королевство может быть названо и доныне страной почти исключительно мелкого и среднего землевладения» 165.