Цви Миркин - Занимательная гебраистика

Бен-Йехуда придумал более двухсот слов, большинство из которых используется в иврите до сих пор. А еще он начал составлять полный словарь иврита. Придумывая же новые слова, он успел охмурить еще нескольких человек, составивших вместе с ним «Комитет языка иврит». Теперь они придумывали слова вместе. А еще они стали издавать еженедельную газету – само собой, на иврите. Через неё они, в частности, знакомили общественность с придуманными ими неологизмами.

Дело продвигалось не особо быстро – в лучшем случае каждые несколько лет им удавалось убедить перейти на иврит примерно одну семью. Но, как обычно и бывает, помогли непредвиденные и напрямую не имеющие отношения к возрождению иврита обстоятельства. В Российской империи прошла волна еврейских погромов, и немалое количество молодежи, уже ознакомившейся с появившейся незадолго до того идеей сионизма, отправилась в Палестину. Где ими и была горячо воспринята идея Бен-Йехуды о том, что иврит – единственный язык, объединяющий все еврейские общины. Неожиданно на иврите заговорило гораздо большее количество людей. Язык распространялся настолько хорошо, что в 1921 году англичане, получившие мандат на управление Палестиной, объявили иврит одним из трех её официальных языков. Бен-Йехуде и его сторонникам пришлось еще более активно заниматься приспособлением языка к реалиям ХХ века. Как это делалось – тема для отдельного разговора.

Бенджамин Дизраэли как-то заметил: «Великий город, образ которого живет в памяти человечества, представляет некую великую идею. Рим символизирует завоевание; над башнями Иерусалима витает Вера; а Афины воплощают исключительное качество античного мира – Искусство».

Во времена Дизраэли в Иерусалиме действительно преобладала вера – даже османский губернатор Палестины располагался не в Иерусалиме, а в Рамле – заштатном городишке недалеко от побережья. Роль градообразующего предприятия играли святые места трех религий, а еврейское население Иерусалима, относительно небольшое, в основном посвящало время молитвам. Жизнь текла тихо, спокойно и неторопливо, но тут в городе появился возмутитель спокойствия – Бен-Йехуда, а вслед за ним и другие дополнительные переселенцы, не желавшие встраиваться в традиционный ритм жизни города. Одной веры им явно не было достаточно – они предпочитали искусство и науку, по непонятным причинам не упомянутую Дизраэли. Причем искусством и наукой они стремились заниматься исключительно на иврите.

Но словарного запаса древних или средневековых текстов на иврите, и слов, придуманных Бен-Йехудой, для этого не хватало. Когда вокруг Бен-Йехуды собралась группа последователей, они образовали «Комитет языка иврит» и поставили изобретение новых слов на поток. Темп работы резко ускорился после того, как в 1921 году британский Верховный комиссар Палестины объявил иврит одним из трех официальных языков подмандатной территории. На иврит была переведено делопроизводство – для этого были необходимы слова, которые в древней Иудее явно придумать не могли. Трудно представить начальников управлений, писавших во времена Хасмонеев инструкции и докладные записки.

В 1925 году был сделан еще один шаг, приблизивший Иерусалим к данному Дизраэли определению Афин – был основан университет, полное название которого – «Иерусалимский ивритский университет». Так как университеты состоят не только из студентов и профессоров, но и из управляющего персонала, можно сказать, что новая институция объединила две могучие силы – искусство и бюрократию. Кстати, перечисляя великие идеи, бюрократию Дизраэли упомянуть забыл – хотя есть основания полагать, что появилась они никак не позже других великих идей, если не раньше. Волшебную же силу искусства, помноженную на мощь бюрократии, остановить уже ничто не могло.

Принцип был прост – чем меньше неивритских слов, тем лучше. Проблема отсутствия нужных слов в иврите решалась проверенным методом, предложенным Бен-Йехудой – слова придумывались. Их, конечно, не брали с потолка – хотя и так тоже бывало. Часть слов создавалась по существующим ивритским правилам словообразования. Когда имеющихся правил не хватало – придумывали новые. Часть – путем банальной кальки с какого-либо европейского языка, но с использованием ивритского корня. В ряде же случаев проблема решалась при помощи изменения «традиционного» значения – так, словом «алуф», обозначавшим в древности племенного вождя, стали именовать генералов в армии и чемпионов в спорте.

После провозглашения независимости Израиля процесс был институализирован еще больше – полуофициальный «Комитет языка иврит» превратился во вполне официальную «Академию языка иврит». Сочетание искусства с бюрократией стало практически идеальным – сначала профессора-гуманитарии придумывали новые слова, а потом бюрократы рассылали по госорганизациям и средствам массовой информации указания об их использовании. Три десятка лингвистов, назначенных заведовать словообразованием, развернулись вовсю – до такой степени, что в иврите появились «свои» термины для ядерной физики. Но, видимо из-за больших объемов работы, они забыли об одной мелочи – придумать ивритский аналог для слова «академия», так что в официальном названии органа, ответственного за расширение словарного запаса иврита, до сих пор сохранилось слово иностранного происхождения…

По весьма ядовитому замечанию Джорджа Оруэлла, «Представителям среднего класса, кроме правильного произношения, терять нечего». Это заявление, возможно, было на тот момент справедливым для европейских стран, где средний класс и правильное произношение уже давно сформировались. В еврейской же общине Палестины в первой четверти ХХ века не было ни среднего класса, ни правильного произношения.

Проблема со средним классом как-то решалась – он постепенно появлялся. С правильным произношением дело обстояло гораздо хуже.

По мнению идеологов сионизма, иврит символизировал не только единство различных еврейских общин, но и преемственность по отношению к древнему Израильскому царству. Вот только никто не знал, какое во времена Израильского царства было произношение – звукозаписей по понятным причинам не сохранилось. Произносить-то, конечно, произносили – хотя бы для того, чтобы читать Пятикнижие и молитвы в синагоге, но и тут никакого порядка не было. У ашкеназов – евреев Германии и Восточной Европы – была одна традиция произношения, у сефардов – евреев Северной Африки – другая, у евреев Ближнего Востока – третья. А евреи в Йемене произносили вообще так, что их не понимали ни сефарды, ни ашкеназы.