Константин Логинов - Традиционный жизненный цикл русских Водлозерья: обряды, обычаи и конфликты

До года детям не подрезали ножницами ногти и не стригли волос на голове, «чтобы не укоротить жизнь» (Там же, д. 404, л. 183). Ногти на руках младенца мать обгрызала зубами. У старообрядцев состриженные ногти принято было хранить до самой смерти (Куликовский, 1894в, с. 417). У православной части населения состриженные ногти обычно сжигались или бросались в воду. Считалось, что на сгоревшие в огне или унесенные водой волосы никакой колдун «не сможет навести порчу» (Харузун, 1894, с. 315). По достижению годовалого возраста, обычно в день рождения, производился обряд первого пострижения волос и обрезания ногтей ножницами. Ногти стригли на лавке, посадив младенца на колени, а волосы постригали у печного столба, с начала XX в. – у устья печи. Обряд пострижения волос имел магическую цель. Делалось это для того, «чтобы у ребенка волосы гуще росли». Поверья, что этот обряд предохраняет от лысины в зрелом возрасте, у водлозеров, видимо, не было. Знахарка В. А. Куроптева даже посмеялась над вопросом автора на эту тему. Мол, если бы это уберегало от лысины, то ее сыновья ни за что не облысели бы в 30 лет (НАКНЦ, ф. 1, оп. 10, д. 10, л. 37). Три первые прядки волос принято было сохранять, чтобы показать их ребенку, когда ему исполнится семь лет. Остальные волосы бросали в печь. Обрезанные волосы никогда не выкидывали на улицу, чтобы птицы не унесли их в свои гнезда. Считается, что в таком случае у человека будет болеть голова, пока волосы не сгниют в гнезде. Получить сведения о том, имелась ли в старину традиция подпоясывания у печи ребенка по достижении года или нет, не удалось.

Говорить дети в старину начинали тоже позже, чем ныне. Происходило это через год после рождения и позже. Если ребенок в полтора-два года не мог вымолвить ни слова, совершался магический обряд. Набирали в овечий колокол (« прозвонник ») воды из реки или озера, давали ребенку попить из колокола, после чего остатки воды выплескивали назад левой рукой и звонили этим колоколом над теменем ребенка какое-то время (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 195).

Отучение младенца от сосания груди матери считалось далеко не простым делом (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 189, д. 490, л. 65). Начинали обычно с того, что соски мазали горчицей, натирали солью и черным молотым перцем и давали попробовать такую грудь младенцу. Если это не помогало, пытались обмануть ребенка, испугав его непривычным видом материнской груди в темное время суток. Груди мазали сажей или подкладывали поверх них щетку с жесткой щетиной, кусок шерсти, шерстяную рукавицу и т. п. Ребенку же говорили, что он уже взрослый, что пора ему от этого дела отвыкать, что «тити» больше нет, что она стала страшной Букой. После этого дитя подносили к груди. Часто это действо помогало. Наткнувшись на щетину или увидев в темноте вместо груди нечто непривычное, младенец пугался, отучался от своей привычки. Однако бывали недоверчивые дети, которых нельзя было провести подобными ухищрениями. Они обтирали грудь ладошкой от сажи или горчицы, вытаскивали щетку, шерсть или рукавицу и принимались за привычное дело. Но обман младенца бывал порой более изощренный. Сначала ребенка убеждали, что «собака съела» сначала одну грудь, а затем и вторую. Ту грудь, которую якобы «собака съела», ребенку не показывали, а ради скрытия обмана даже в баню с собой не брали месяц и дольше (АНПВ, № 2/73, л. 18). Если это не помогало, звали знахарку. Для исполнения обряда она приходила на закате солнца. В полночь просила мать выйти в сени, ставила младенца перед порогом избы, а на порог ставила миску с водой. Прикрыв дверь, чтобы осталась только небольшая щель, трижды плескала воду из миски на лицо ребенка с тыльной стороны своих ладоней и говорила: «Господи, сними тоску с младенца раба Божьего (имярек) по груди рабы Божьей (имярек). Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 7, 29). Затем знахарка закрывала дверь на крючок, и домашние укладывали ребенка спать. После этого в доме, намочив половую тряпку остатками воды из миски, от двери до спального места ребенка «промывали» путь, шириной на взмах руки. Мать должна была ночевать у соседей или родни, с которыми об этом заранее уславливались. Потом в течение трех суток она могла появляться дома только в то время, когда младенец не мог ее увидеть. Трех суток обычно хватало, чтобы ребенок отучился от младенческой привычки.

Некоторые младенцы не отвыкали от нее ни после проведения специальных обрядов, ни после того, как молоко в грудях матери пропадало. Это могло продолжаться до старшего подросткового возраста. Такие дети отводили мать за печь за занавеску и требовали привычной процедуры. Лишь с началом полового созревания таких детей удавалось застыдить за эту привычку, никак не соответствующую возрасту. Добавим, что все вышеописанные действия по отучению младенцев от материнской груди остаются актуальными и в наши дни для мам Водлозерья.

По поводу физического ухода за ребенком в период младенчества конфликтов в традиционной семье водлозеров, как правило, не возникало. Главные обязанности по содержанию и уходу за младенцем лежали на матери. Отцы и другие члены семьи мужского пола, в отличие от наших дней, не считали себя сколько-нибудь компетентными в этом деле, а потому своего особого мнения не высказывали. В крайнем случае указывали матери или другим женщинам, что за ребенком надо присмотреть, выяснить, от чего дитя плачет. Мать, заваленная бесчисленными делами, лежащими на ее плечах, могла, конечно, обижаться. Но доказывать свою правоту, тем более конфликтовать, как это бывает в молодых семьях в наши дни, ей было не положено.

По некоторым данным, водлозеры иногда были склонны думать, что сглаз и призор – это одно и то же (АНПВ, № 1/85, л. 13). Но большинство считали и считают иначе, утверждая, что между сглазом и призором имеется существенная разница. Сглаз у младенца (да и взрослого) бывает якобы от завистливого взгляда одноглазого или черноглазого человека (НАКНЦ, ф. 1., оп. 6, д. 404, л. 196; д. 627, л. 2). Обвинение в повышенной склонности темноглазых людей причинять сглаз, возможно, имеет некоторое отношение к вепсскому прошлому группы водлозеров: северные вепсы считали «нойдами» (недобрыми колдунами) всех людей с карими и черными глазами (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 116, л. 23). Считается, что светлоглазым, как большинство водлозеров, людям сглазить человека сложно. Но это не более чем расхожее мнение. Призор, по мнению водлозеров, наступает от излишне эмоционального контакта родственника или соседа с младенцем, даже в том случае, когда взрослый расположен к ребенку доброжелательно. Эмоционально выраженная любовь, по местным поверьям, опасна для лиц младенческого возраста ничуть не меньше, чем явная недоброжелательность. Обычно это бывает так: пришел человек со стороны, поиграл с ребенком, позабавился и ушел. Младенец же после его ухода начал плохо себя чувствовать и, казалось бы, беспричинно плакать, утрачивал прежде спокойный сон. В таких случаях водлозеры говорили что ребенок « запризорился », или « опризорился » (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 57). Неважно, верят ли в семье в возможность призора, но после двух-трех таких происшествий ребенка к этому человеку домашние больше не подпускают, чтобы не иметь лишних хлопот. Если уберечь дитя от контактов с излишне любящим родственником нельзя, тому объясняют, в чем заключается неправильность общения с маленьким ребенком. Он же не враг, и нет резона запрещать ему посещение жилища. Особенно опасной считается похвала в адрес младенца. В таких случаях говорили, что младенца « переговорили », т. е. перехвалили (То же, л. 79). При этом не имеет значения, кто хвалит: свои, домашние или чужие – самочувствие ребенка резко ухудшается. Особой причиной призора считалась добрая или недобрая мысль (« дума ») матери в адрес своего ребенка. В таких случаях говорили, что ребенок « обдуман » (Там же, л. 79, 57). Причиной резкого и ничем, казалось бы, не спровоцированного ухудшения самочувствия ребенка считается злое слово, брошенные кем-нибудь на улице в адрес младенца, но «принесенное» в дом с порывом ветра. Называется это на Водлозере « призором с ветру » (Там же, л. 61). Впрочем, верят, что «с ветру опризорить» чужой человек может и похвалой, произнесенной на улице вне зрительного и слухового контакта с ребенком.