Александр Назаренко - Древняя Русь и славяне

Что же, проблема решена, и Черниговскую землю в 1073–1076 гг. следует считать владением Святослава? Не совсем так. Есть серьезные основания полагать, что дело обстояло сложнее.

Присмотримся внимательнее к распределению волостей между Святославом и Всеволодом после изгнания Изяслава. Если исходить из сказанного, то выходит, что Святослав располагал Киевом, Черниговом, Новгородом и Тмутараканью (в двух последних наместничали Глеб и Роман Святославичи), тогда как Всеволод – Переяславлем, Ростовом и Волынью [362]; Смоленск сохранял, видимо, статус совместного владения Ярославичей [363], установившийся после смерти Игоря Ярославича в 1060 г. [364]Что же в таком случае приобрел Всеволод в результате изгнания Изяслава? Совершенно ничего, так как Волынский стол достался Владимиру еще в 1068/9 г. [365]– тогда же, когда Новгород Глебу При произошедшем в 1073 г. переделе волостей, выходит, интересы Всеволода никак не были учтены. Собственно, и передела никакого не произошло: просто Киевская земля была присоединена к владениям Святослава. Это было бы странным, учитывая далеко не пассивную роль Всеволода (в том числе и внешнеполитическую) в коалиции со Святославом против старшего брата [366]. Недоумения усилятся, если принять во внимание данные о переходе после 1073 г. под власть Святослава еще и по меньшей мере части Ростовской земли.

Еще С. М. Соловьев справедливо заметил, что поездка киевского боярина Яня Вышатича в качестве даньщика Святослава Ярославича на Белозерье, упомянутая в «Повести временных лет» в статье 1071/2 г. [367], могла иметь место только во время киевского княжения Святослава [368]. Напрашивается вывод, что либо Белоозеро (как считает В. А. Кучкин [369]), либо вся Ростовская земля целиком (как догадывался С. М. Соловьев) были получены Святославом от Всеволода в обмен на те или иные владения Святослава. Оба историка полагали, что этими владениями была Черниговская земля, но такому предположению противоречат рассмотренные выше данные о принадлежности Чернигова в 1073–1076 гг. Святославу. Как же быть? Ситуация выглядит тупиковой.

Полагаем, надо признать то, к чему настойчиво подталкивают нас выявленные противоречия: Черниговская земля – в том виде, в каком она была владением Святослава с 1054 г, – после перемещения Святослава в Киев была поделена: собственно Чернигов с какой-то частью земли остался за новым киевским князем, а оставшаяся часть оказалась передана Всеволоду [370].

В предыдущем варианте этой работы мы высказали предположение, что упомянутый переход Ростова под власть Святослава также совершился при перераспределении волостей, которое сопровождало вокняжение Святослава в Киеве. Часть прежней Черниговской волости Святослава, уступленная им в 1073 г. Всеволоду, была, как мы полагали, столь велика, что ее выделение переяславскому князю потребовало от того, в свою очередь, территориальных уступок старшему брату. Такое допущение, понятно, не укрепляет нашей гипотезы о разделе Черниговской волости в 1073 г., но ведь оно и необязательно, так как источники вовсе не сообщают, когда именно Ростов оказался в руках Святослава. Это вполне могло случиться и позже; более того, теперь мы находим основания думать, что так оно и было и что обмен произошел на рубеже 1075–1076 гг., во время чешского похода Владимира Мономаха и Олега Святославича.

В самом деле, почему Мономах отправляется в поход из Владимира, а возвращается уже в Туров? [371]Поскольку в начале 1078 г. на Волыни мы застаем Олега [372], то напрашивается мысль, что произошел обмен Волыни Владимира на Туров, который, как мы предположили выше, был столом Олега [373]. Однако такой обмен выглядел бы малопонятным: какими мотивами могли руководствоваться киевский и переяславский князья, обмениваясь соседними и примерно равноценными волостями? Поэтому логичнее выглядит другая возможность – что Туров был приобретен Всеволодом Ярославичем как раз взамен Ростова, куда и переместился Олег, тогда как Владимир Мономах объединил в своих руках посадничество на Волыни и в Турове [374]. Ясно, что владельческая история Ростова и история восстановления Ростовской епископии (как вытекает из сказанного, вероятно, в 1075/6 г.) требуют дальнейшего специального изучения.

Возвращаясь к реконструируемому нами разделу Черниговщины в 1073 г., вполне допускаем (ввиду прецедентности средневековых волостных границ), что в той или иной степени они совпадали с позднейшими границами отчин Давыда и Олега Святославичей, как те с известной определенностью восстанавливаются по данным XII в. Владения Давыда составляли земли радимичей (Посожье) и к югу от Десны (Задесенье) и Сейма, владения Олега – области по Средней Десне вокруг Новгорода Северского и вятичей в Поочье [375](вместе с этой частью Черниговской земли Всеволод, конечно же, должен был получить и Муром). В результате подвластные Всеволоду земли – от Переяславля до Ростова – превращались в единый территориально-коммуникационный комплекс. Что касается Святослава, то складывается впечатление, что он стремился, по возможности, восстановить под властью Киева историческое территориальное единство Русской земли в узком смысле слова.

В качестве одного из выводов заметим также, что, похоже, границы земель-уделов Ярославичей по разделу 1054 г. пока еще отнюдь не выглядели в глазах их владельцев основой тех земель-отчин, какими они уже воспринимались следующим поколением – внуками Ярослава.

Сведения о Городенском княжестве появляются в летописях в первой трети XII в. Князь Всеволодко отправляется в общерусский поход против Глеба Всеславича Минского, организованный киевским князем Мстиславом Владимировичем в 1127 г., «из Городна» [377]. Этот же «Всеволод Городеньский» участвует в походе Мстислава Киевского на Литву в 1131 г. [378]Городенским назван Всеволодко и в сообщении о его кончине под 1141/2 мартовским годом [379]. Можно думать, что городенским столом Всеволодко владел уже с 1117 г., когда киевский князь Владимир Всеволодович Мономах выдал за него свою дочь Агафью [380].

Городенское княжество унаследовали и сыновья Всеволодка. В 1144 г. «Всеволодковича два Борис и Глеб» обозначены среди участников похода киевского князя Всеволода Ольговича на Владимирка Володаревича Галицкого [381], следовательно, они должны были иметь к этому времени свои столы. По крайней мере Борис сидел в Городне: «Борис Городеньский» входил в число сторонников Изяслава Мстиславича Волынского в борьбе последнего за Киев против суздальского князя Юрия Владимировича Долгорукого в 1151 г. [382]В 1166 г. городенским князем под рукой киевского князя Ростислава Мстиславича назван уже Глеб Всеволодкович [383]. После смерти Ростислава в 1167 г. «к Всеволодковичема» как к «своим ротником» шлет послов волынский князь Мстислав Изяславич, намереваясь идти на Киев [384]. Двойственное число подразумевает не Бориса и Глеба Всеволодковичей, а Глеба и его младшего брата Мстислава [385], судя по тому, что в военных действиях на стороне Мстислава Изяславича в 1167–1168 гг. принимает участие именно Мстислав Всеволодкович [386]. Это значит, что Бориса Всеволодковича скорее всего уже не было в живых (умер не позднее 1166 г.). В начале 1170 г., во время второго похода Мстислава Изяславича на Киев, захваченный суздальцами Андрея Юрьевича Боголюбского, который посадил там своего младшего брата Глеба, «Всеволодича пустила бяшета (опять dualisl – А. Н.) свою помочь» [387], то есть имеются в виду все те же Глеб и Мстислав Всеволодковичи. Однако по взятии Киева в феврале-марте 1170 г. Мстислав Изяславич заключает «ряд» только с одним Всевол одковичем [388]. Им был Мстислав, как то видно из его упоминания в качестве городенского князя в 1184 г., во время общерусского похода против половцев [389]. Отсюда заключаем, что примерно в феврале 1170 г. Глеб Всеволодкович умер; очевидно, грозившая смертью болезнь Глеба и помешала его младшему брату лично отправиться на помощь Мстиславу Изяславичу, как он это сделал полутора годами раньше. В 1173 г., когда смоленские Ростиславичи отказались признавать старейшинство Андрея Боголюбского и захватили Киев, Андрей «повеле» идти на Киев среди прочих «и полотьскымь княземь <���…> всимь, и туровьскымь, и пиньскимь, и городеньскымь» [390]. Если множественное число в отношении городенских князей употреблено здесь не по инерции фразы, то это указывало бы на существование в начале 1170-х гг. по крайней мере двух, а скорее (ввиду употребления двойственного числа в соседних статьях) даже трех относительно взрослых представителей третьего поколения городенской династии – внуков Всеволодка.