Дина Азми - Система права и ее строение: методологические подходы и решения

При таком подходе получается, что правовые нормы международной правовой системы, в зависимости от своего генезиса, могут быть подразделены на две группы, условно именуемые международными нормами в собственном смысле слова и национальными правовыми нормами международного характера. Первую группу составляют правила, созданные самими субъектами международного права, а вторую – нормы права исходящие от государств, т. е. имеющие национально-правовое происхождение. Ученый подчеркивал, что все общественные отношения с иностранным элементом (и, соответственно, отображающие их нормативно-правовые формы), составляют именно международное право. Это обусловлено межнациональным, межгосударственным, межправосистемным содержанием корреспондирующих правил поведения.

Рассмотренные нами ранее юридические позиции имели базовое значение для формирования доктрины о структуре системы права. Вместе с тем, они не были исчерпывающими, т. к. в ходе первой дискуссии высказывались и такие воззрения, которые не укладывались в ее общее содержание. Выражавшие их ученые подходили к вопросу о системе права не с классификационно-прагматических или догматических, а с агностических, субъективных, или скептических позиций. В частности, в 30-х гг. прошлого века вновь нашла свое выражение позиция о невозможности полного распознавания и адекватной эмпирической проекции системы права.

Наиболее ярко эта позиция была представлена у М.О. Рейхеля. Тематика системы права рассматривалась ученым в двух аспектах: с умеренно агностических платформ (как лишь частично познаваемое явление бытия), и с точки зрения систематизации нормативного правового материала.

В первом аспекте речь велась о системе права в собственном смысле слова. М.О. Рейхель говорил, что здесь можно усмотреть лишь наличие структурных элементов системы права и выявить их базовые, принципиальные, наиболее типичные и ориентирующие характеристики. Во втором аспекте имелась в виду классификация эмпирического, т. е. позитивного правового материала. Эту классификацию можно производить по любым из адекватных критериев.

При этом М.О. Рейхель разграничивал систему права и систематизацию нормативного правового материала. В частности, он указывал, что хотя по своей сущности трудовое право принадлежит к области права гражданского, при упорядочении нормативного правового материала его все же целесообразнее выделить в самостоятельную отрасль ввиду особенностей нормативной правовой регламентации такого вида договора, как трудовой договор.

С.Ф. Кечекьян, к юридическим позициям которого мы уже обращались, также критиковал мнение о том, что система права понимаемая как совокупность отраслей права носит константный характер. Он говорил, что формирование и перечень элементов этой системы зависят от конкретно-исторической правовой и политической среды. «Нельзя исходить из представления о вечных системах, постоянных признаках деления права. Система определяется особенностями того или иного правового материала…» [137]. По словам ученого, объективной системы права, характерной для всех правовых систем, имеющей общетеоретическое значение либо не существует, либо она носит агностический характер и остается непознанной. Можно говорить лишь о субъективных системах, являющихся плодами нашей интеллектуальной деятельности и сконструированных на основе имеющихся знаний о праве. Такие системы носят изменчивый характер потому, что зависят от своего создателя (субъекта – творца), а также от прошедшей, настоящей или прогнозируемой правовой среды.

Вначале С.Ф. Кечекьян также одним из первых высказался за одновременное применение и предметного и методологического критерия, указав на неразрывную связь между ними. Но в 1946 г. ученый скорректировал свою позицию, указав, что значение юридического показателя хотя и существенно, но все-таки недостаточно для его признания самостоятельным критерием выделения отрасли права.

Скептическое отношение к решению вопроса о системе права во время первой дискуссии выразил М.М. Мороз. Развивая мысль о неточности понятия «предмет правового регулирования», он отметил, что корректнее рассуждать не об обеспечении, как на то указывал С.М. Потапов, а о средствах обеспечения общественных отношений.

Вместе с тем, М.М. Мороз говорил об отсутствии практической ценности подобного уточнения по той причине, что ни оно, ни сама идея предмета правового регулирования не отображают специфики содержания права, не демонстрируют его юридического характера. «Такая постановка вопроса ничего не дает для познания права, в ней нет ничего специфически правового, ибо средствами обеспечения общественных отношений являются и пропаганда, и агитация, и искусство, и нравственность, и ряд других общественных явлений» [138]. Порок поисков критериев размежевания положительного права на отрасли, согласно позиции ученого, обусловлен недостатками заданной А.Я. Вышинским дефиниции права. «При последовательном проведении этого определения права самая классификация права не представляет собой вообще теоретической проблемы, ибо она дается самим законодателем – в названии закона, в кодексе, в оглавлении…» [139]. Здесь ярко проявляется постановка той проблемы, которая явилась предметом обсуждения в ходе третьей дискуссии по проблеме строения системы права. Речь идет о соотношении элементных составов систем права и законодательства.

С мнением М.М. Мороза трудно не согласиться. Говоря о системе права как о классификации нормативного юридического материала, мы, по сути, отождествляем право с самим этим материалом. В таком случае разрешение научной проблемы очень просто – система права такова, какой ее создал законодатель. Интересно, что большинство участников первой дискуссии придерживались именно такой трактовки проблемы. Обсуждение проводилось не в контексте отыскания, обнаружения и познания системы права и ее структуры, а лишь с позиций выявления ориентиров, годных для группировки нормативного правового материала и способных учитываться при его создании. Отсюда и вытекали неоднократные указания на практическую значимость решения вопроса о системе права, на потребность законодателя и иных практических работников в ее установлении. В тот исторический период необходимо было определить, как должен действовать законодатель, чтобы функционировать наиболее эффективно, оптимально. О поиске внутреннего строения права, об определении его структурных элементов при такой постановке вопроса речи не шло.

Верность позиции ученого подтвердилась самим историческим процессом. Можно только восхититься тем, что М.М. Мороз предопределил ту проблематику, которая взволновала юридический научный мир только почти полвека спустя. В период же первой дискуссии позиция М.М. Мороз поддержки и отклика не получила.