Светлана Пархоменко - Деяния, преступность которых исключается в силу социальной полезности и необходимости

Оригинальную позицию в рассматриваемом вопросе занимает грузинский законодатель, который решение вопроса о правомерности крайней необходимости ставит в зависимость не от размера причиненного вреда, а от значимости блага, которому он (вред) причиняется: «…если блага, которым был причинен вред, были менее значительными, чем спасенные» (ст. 30 УК Грузии). Дело однако в том, что сами эти правовые блага в УК Грузии не называются и не ранжируются в зависимости от их ценности. Причем этот вопрос обходится стороной не только в рамках обсуждаемой проблемы, но и при определении задач, стоящих перед УК. Тем самым данный вопрос полностью «отдается на откуп» правоприменителю.

По нашему мнению, критической оценки заслуживает и другой аспект регламентации крайней необходимости в УК бывших союзных республик. Речь идет о том, что в отдельных из них поведение лица в данном состоянии характеризуется не как причинение вреда (как это имеет место в УК Украины, Азербайджанской, Кыргызской Республик, Республик Таджикистан, Казахстан), не через понятие деяния (УК Республик Молдова, Узбекистан, Литовской Республики), а только как действие (УК Грузии, Республики Беларусь, Латвийской, Эстонской Республик). Между тем хорошо известно, что именно крайняя необходимость относится к числу тех немногочисленных ОИПД, которые могут быть реализованы не только путем действия, но и бездействия.

В двух УК рассматриваемой группы традиционный нормативный материал о крайней необходимости дополняется указаниями «льготного» характера на уголовно-правовое значение сильного душевного волнения, вызванного угрожавшей опасностью и затрудняющего оценку соответствия причиненного вреда этой опасности (ст. 39 УК Украины), и наступления вреда в ситуации, когда «действия, совершенные с целью предотвращения опасности, не достигли своей цели и вред наступил, несмотря на усилия лица, добросовестно рассчитывавшего его предотвратить» (ст. 36 УК Республики Беларусь). Оба эти вопроса и особенно последний имеют важное значение и, к сожалению, в отечественной практике решаются лишь на правоприменительном уровне и порой не столь однозначно. В противоположность такому подходу литовский законодатель уделяет дополнительное внимание условиям, ограничивающим рамки правомерного поведения лица в состоянии крайней необходимости:

«Лицо, своими действиями создавшее опасную ситуацию, может опираться на положения о крайней необходимости лишь в том случае, если опасная ситуация была создана по неосторожности. Лицо не может оправдать неисполнение своих обязанностей пределами крайней необходимости, если оно по профессии, занимаемой должности или иным причинам обязано действовать в экстремальных условиях» (ч. 2, 3 ст. 31 УК Литовской Республики) [55] Уголовный кодекс Литовской Республики. СПб., 2003. С. 146. .

Наибольшие расхождения в УК бывших союзных республик наблюдаются при обозначении иных обстоятельств. Так, причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление, присутствующее в числе ОИПД во всех УК, обозначается не только приведенной формулировкой (как это имеет место в УК Республик Беларусь и Таджикистан, Азербайджанской и Кыргызской Республик), но и «Причинением вреда при задержании лица, совершившего посягательство» (ст. 33 УК Республики Казахстан) [56] При том что при определении понятия преступления в ст. 9 данного УК о посягательстве вообще ничего не говорится. , «Причинением вреда при задержании лица, совершившего общественно опасное посягательство» (ст. 39 Республики Узбекистан) [57] При том что в числе признаков преступления в ст. 14 данного УК присутствует и другой – виновность. , «Задержанием лица, совершившего преступление (ст. 38 УК Украины, ст. 29 УК Грузии)», «Задержанием лица, совершившего преступное деяние» (ст. 29 УК Литовской Республики), «Задержанием преступника» (ст. 13.1 УК Эстонской Республики), «Задержанием с причинением лицу вреда» (ст. 31 УК Латвийской Республики).

Приведенное терминологическое разнообразие по существу обозначает одно и то же явление – причинение вреда лицу, совершившему (или совершающему) преступление, при его задержании. И, например, из содержания ст. 31 УК Литовской Республики однозначно вытекает, что в данном случае речь идет не о любых лицах, как это следует из названия этой статьи, но именно о тех, которые совершили преступление.

Несомненно больший интерес привлекают другие моменты в регламентации рассматриваемого обстоятельства. В частности, представляется вполне обоснованным стремление некоторых законодателей легально определить круг лиц, имеющих «право на задержание», хотя более правильно, по-видимому, было и в этом вопросе говорить о праве на причинение вреда (ч. 3 ст. 33 УК Республики Казахстан, ч. 4 ст. 39 УК Республики Узбекистан, ч. 3 ст. 41 УК Республики Таджикистан, ч. 3 ст. 35 УК Республики Беларусь). В этом плане оригинальна и по названию, и по содержанию ст. 13.1 УК Эстонской Республики, предусматривающая в качестве ОИПД «Задержание преступника» не причинение вреда при задержании, а «действие, хотя и подпадающее под признаки деяния, предусмотренного настоящим Кодексом, но направленное на задержание» [58] Уголовный кодекс Эстонской Республики. С. 47. .

Два УК – Республик Узбекистан и Таджикистан – на законодательном уровне закрепляют и такие общеизвестные теоретические положения, что «при оценке правомерности причинения вреда при задержании лица, совершившего общественно опасное (преступление – УК Республики Таджикистан) деяние, учитываются его действия по избежанию задержания, силы и возможности задерживающего, его душевное состояние и другие обстоятельства, связанные с фактом задержания» [59] Уголовный кодекс Республики Узбекистан. С. 78–79; Уголовный кодекс Республики Таджикистан. СПб., 2001. С. 55–56. . А УК Литовской Республики легально определяет еще и правила конкуренции рассматриваемого обстоятельства с необходимой обороной: «В отношении лица, оказавшего сопротивление при задержании лица, совершившего преступное деяние, применяются правила необходимой обороны, предусмотренные статьей 28 настоящего Кодекса» [60] Уголовный кодекс Литовской Республики. С. 145. .

Немало разноречий в УК бывших союзных республик наблюдается при регламентации и двух оставшихся из числа традиционных ОИПД: исполнения приказа или распоряжения и обоснованного риска. Многообразие их законодательных определений, наряду с отмеченной выше тенденцией в некоторых УК к «дроблению» данных обстоятельств на частные случаи проявления, в большинстве своем отражает общее состояние теории об ОИПД, истоки которого уходят еще в советский период отечественной науки уголовного права.