Николай Дювернуа - Источники права и суд в Древней России. Опыты по истории русского гражданского права

Мы уже обратили внимание на общий характер, которым отличается дополнение к Ярославовой Правде от самой Правды. Если в Ярославовой Правде определяется состав преступления, способ действия обиженного, количество вознаграждения, если в ней субъектом права является свободный муж и различие вещей, смотря по лицу, которому они принадлежат, вовсе не принято в расчет, то во всех этих отношениях Изяславова Правда представляет совершенно другое. Об общине говорится только со стороны ее обязанности платить виру, и именно какой общине и в каких случаях (стр. 18 и 19). Весь начальный ряд статей обращен главным образом к определению количества вир и штрафов за княжих людей, количества уроков за княжего коня, за княжую борть, в противоположность с смердьими вещами. При воровстве точка зрения уславливается не правом хозяина на вознаграждение, а количеством продажи, которое следует взять с виры; поэтому Правда два раза возвращается к тому, что несколько воров отвечают каждый за себя и платят всю сумму продажи (ст. 29, 40). В заключении идут одни продажи и судебные сборы князя. Понятно, что весь состав Правды Изяслава возник иначе, чем Правда Ярославова. Это преимущественно княжеский устав. Поэтому оглавление, которое поставлено перед этим рядом статей «Правда уставлена Русской земле» совершенно соответствует ее содержанию. Эта часть Правды дает нам наиболее верное средство судить о том, что составляло предмет княжеской юрисдикции и княжеских уставов. С одной стороны, мы видим, что не все люди, живущие в волости, ведаются князем. Ни одно из тех лиц, которые упомянуты в Уставе Владимира Свят., не имеется в виду в Правде детей Ярослава. С другой стороны, ни семейные, ни свободные имущественные отношения частных лиц вовсе не подвергаются определению княжеских уставов. Здесь господствует народный обычай и деятельность суда церкви. И то, и другое будет видно лишь в позднейших сборниках Русской Правды. Если таким образом в Русской Правде древнейшей редакции отражаются два начала, характеризующие собой различные эпохи народной жизни, то понятно, что истолкование взаимной связи отдельных его положений представляет большие трудности.

Мы остановимся на мыслях Тобина, который сделал попытку объяснить связь разных частей древнейшей редакции. Тобин замечает прежде всего систему в Ярославовой Правде. Сперва идет убийство, за этим – вещественные обиды лицу, потом – нарушение права собственности и в конце преступления несвободных. К этим группам статей Правда детей Изяслава относится частию как отменяющая, частью как дополняющая (Samml. krit. bearb. Qvellеn, Дерпт, 1845 г., стр. 20 и 21). Все, с чем мы можем согласиться по сличении статей обеих половин – это, что и тут, и там говорится и об убийстве, и об обидах личных, и о нарушении имущественных прав. В начале Правда Изяславова так же, как и Ярославова, ставит убийство, но статьи об убийстве вовсе не идут так далеко, как думает Тобин. Ни он, ни Эверс (das aelt. Recht, стр. 307) не доказали, чтоб в 25-й ст. шла речь именно об убийстве коня, хотя Эверс в этом смысле переводил эту статью (aber für ein fuerstliches Pferd, wenn man es niedergestossen). В позднейших редакциях соответствующая 25-й, 40-я ст. (см., например Тр. сп.) стоит в группе, озаглавленной «о татьбе иже кто скота взыщет». Убийство коня выражается совершенно иначе и с другими последствиями в 80-й ст. Тр. сп. Но если бы ст. 25 и в самом деле говорила об убийстве коня, то отыскивание соответственных статей в обеих частях и в том же порядке – все-таки не дало бы надлежащих результатов. Статья 27 говорит об уведенном холопе, а за ней следует кровавый муж. Сравнение обеих частей может привести к одному заключению, что Ярославова Правда представляет собой законченный и как целое выработанный сборник, а Правда сыновей есть не более как разновременная приписка из княжеских уставов отдельных положений, касающихся того же круга предметов, но взятых большей частью с другой точки зрения. Входили эти положения в состав сборника и группами, и отдельными статьями. Указание на группы мы видим в ряде статей об убийствах, в ряде оценочных положений за кражу разных вещей. Отдельные статьи перебивают совершенно случайно такие группы (ст. 38). Нечто подобное можно наблюдать в приписках Псковских пошлин, о которых мы будем говорить позже. Единства ни в точке зрения, ни в плане нельзя найти. Статья 20 говорит, что огнищанин, убитый на месте воровства, убит «во пса место». Смысл тот, что за него нет виры. В 38-й речь тоже об убийстве вора на месте преступления, но вопрос взят совершенно иначе, со стороны образа действий хозяина, который управляется с татем (ночной тать, вести на княжь двор, люди видели связана). Статья 29 говорит об уплате несколькими ворами (18), каждым за себя, продажи, если они крали заодно коня, волов, клеть. От этой статьи, на расстоянии целого десятка разнородных положений, находим другую: если одну овцу крали 10 человек, то и в этом случае все 10 платят продажу, каждый за себя. Совершенно очевидно, что связь между статьями Правды детей Ярослава только хронологическая, что они отчасти относятся к Правде Ярослава, как отмена или дополнение, отчасти друг к другу, т. е. позднейшая к предшествующей, тоже как разъяснение или как дополнение.

Что до отношения деятельности судьи к деятельности законодателя, то здесь мы найдем тоже некоторые признаки тесной между ними связи: «а в княжи тивуне – 80 гривен, а конюх старый у стада 80 гривен, яко уставил Изяслав в своем конюсе, его же убили Дорогобудьци». С технической стороны значение оценочных положений мы уже разъяснили. «Взирая в правду», судья находит в ней легчайший способ выразить отвлеченное начало права в конкретной форме. Приложение легко, ибо очень мелки различия вещей (голубь, куря, гусь) и везде цифры.

Рассмотревши таким образом состав Правды детей Ярослава, мы спрашиваем себя, что ж приносит нам нового эта ясным образом отмеченная другим характером эпоха в развитии нашего права? Что нового для образования юридической догмы, для процесса формулирования действующих начал права? Если мы обратимся к свидетельству близких по времени людей, то получим такой ответ: сыновья Ярослава совокупились и отменили убиение за голову, а все остальное, как Ярослав судил, так и они уставили (Тр. си., ст. 2). В другом месте тот же близкий по времени свидетель говорит: «Ярослав был уставил убить раба за оскорбление свободного, а сыновья уложили на куны» (Тр. си., ст. 58). Больше не происходило ничего особенного, прошло много годов, и все оставалось по-старому. Так смотрит близкий по времени человек, которому видны только яркие внешние события. Если бы мы стали смотреть так же как он, то могли бы пожалеть что не Ярослав Мудрый отменил убиение за голову, а именно его дети. Но мы знаем, что не одна эта перемена произошла в юридическом быте, что одна эта перемена не могла произойти. Мы знаем, что не Ярослав «был уставил» месть и убийство раба за оскорбление свободного, что правомерное свое основание и то и другое имело в обычае, и Ярослав не мог ничего другого уставить, не мог судить иначе. Теперь эта месть и это убийство теряет свое правомерное основание. Князья судят иначе, и вот их современник объясняет нам, что Ярослав уставил убивать, дети уставили откупаться. Некоторые из теперешних исследователей старались точнее представить себе, как происходили эти перемены.