Георг Еллинек - Общее учение о государстве

В течение XVI и XVII столетий, этот термин проникает затем во французский, английский и немецкий язык. Во Франции еще Боден (1576) употребляет для обозначения государства слово république, estat же означает у него определенную форму государства, почему он и говорит об estat aristocratique и populaire [124], но несколько десятилетий спустя Loyseau [125]употребляет уже слово estat в том же широком значении, как Макиавелли соответственное итальянское слово. В Германии значение status долгое время остается неопределенным. В начале XVII столетия впервые начинают говорить о status reipublicae, в смысле «весь status», т. е. «общее состояние всех дел страны» в противоположность «штату» придворному, военному и т. д. (Hofstaat, Kriegsstaat и т. д.) [126]. Впоследствии говорят также о status publicus. Терминология еще долго, однако, остается весьма неопределенной, и тем же словом означается двор, или палата князя [127]. Лишь в течение XVIII в. термин, под влиянием государственно-научной литературы, консолидируется таким образом, что без дальнейших определений означает все политическое целое. Процесс завершается лишь в последние десятилетия XVIII в. в соответствии с проникающим в общее сознание превращением территорий в государства. Слово «государство» имеет еще, однако, двойственное значение, следы которого можно проследить вплоть до настоящего времени. Staat ’ом называется также провинция или область с особым устройством [128]. В этом смысле официально говорят о королевско-прусских штатах как землях одного князя, являющегося в то же время королем Пруссии. Еще теперь прусские законы обнародуются в «Собрании узаконений королевско-прусских государств» (Gesetz-Sammlung für die Königlichen Preussischen Staaten) [129].

Точно так же в Австрии, в патенте 11 августа 1804 г., которым Франц II принял титул наследственного австрийского императора, говорится о «нераздельном владении нашими независимыми королевствами и государствами» и о «наших королевствах и других государствах», что на современном официальном языке означает не что иное, как «королевства и земли», как это ясно видно из дальнейшего обозначения германских наследственных земель (Erblande), входивших еще тогда в состав Германской империи, «наследственными государствами» [130]: «государство» употреблено здесь в том же значении, в каком оно употребляется в Пруссии. То место патента, где говорится о «союзном австрийском корпусе государств» (Staatenkörper), отнюдь не представляет поэтому признания австрийских земель государствами.

В акте отречения Франца II от 6 августа 1806 г. император объявляет, что он впредь будет управлять своими германскими «провинциями и имперскими землями» «в их соединении со всем австрийским государственным корпусом» как император Австрии. Какие бы то ни были государственно-правовые выводы из всех этих обозначений следует признать совершенно недопустимыми. Но характерно, что даже обе германские великие державы вплоть до распадения империи не знали в своей официальной терминологии строго отграниченного понятия государства [131].

Рядом с «государством» и теперь еще для обозначения политического общения употребляются и другие названия. Во внешних отношениях государство называется державой. Macht, puissance, potenza, power – выражения, обычные в дипломатическом языке. Под влиянием античного словоупотребления – именно через посредство jus gentium – для обозначения государства употребляется также слово «народ» (Volk, nation, nazione) [132].

Немецкое Völkerrecht и изобретенный Бентамом термин «интернациональное (международное) право» означают право, нормирующее отношения между государствами. Последний термин особенно неточен и может вводить в заблуждение. Вернее было бы вместо jus inter gentes или nationes говорить о межгосударственном праве. Но терминология не всегда следует логике. В научном же отношении ни один термин не представляет таких удобств, как термин «государство», настолько уже отвлеченный, что с ним не связываются более какие-либо побочные представления, которые делали бы его двусмысленным и потому неудобным [133].

Прежде чем приступить к разрешению важнейшей и труднейшей основной проблемы учения о государстве – познанию природы государства, – необходимо предварительно выяснить те возможные точки зрения, с которых государство может быть познаваемо.

Государство занимает, прежде всего, определенное место в совокупности мировых явлений, оно представляется нам частью космоса и с тем вместе реального в смысле объективного, вне нас находящегося [134]. Оно есть совокупность событий, происходящих в пространстве и во времени. Эти события должен бы уметь воспринимать и тот, кто ничего другого о человеке и его целях не знал бы, ибо существующее вне нас реальное как таковое лишено психического содержания. Так мы наблюдаем и познаем социальные действия определенных, ниже нас стоящих на зоологической лестнице, видов животных. События в пчелином улье, в муравейнике мы воспринимаем, не будучи еще по одному этому в состоянии правильно истолковать их. Еще и теперь наука далеко не выяснила, на каких органических или психологических силах основаны инстинкты, вызвавшие к бытию эти общества животных, т. е. точно нам известны лишь внешние, протекающие во вне события, но не силы, действующие изнутри, в каждом члене общества. Мы непроизвольно толкуем их по аналогии с фактами нашего внутреннего мира. Если бы мы были лишены последнего, мы вообще воспринимали бы в таких обществах нечеловеческих организмов лишь пеструю, бессодержательную смену явлений.

Такое исключительно внешнее изучение государства – назовем его объективным – дает лишь крайне скудную и лишенную всякой научной ценности картину государства. Всякое социальное явление может быть понято лишь при том условии, если мы знаем обусловливающие и сопровождающие его психические акты. Ибо всякое внешнее явление в обществе, как всякое исходящее от человека изменение, обусловлено волей, направление и содержание которой определяются всей психической жизнью и деятельностью человека. Уяснив себе это, мы тем самым переносим государство из объективного мира в мир субъективный. Из огромного, необозримого числа человеческих социальных действий выделяется часть их и на основе определенных, нуждающихся в синтезе явлений объединяется в единое целое в сознании как активно участвующих в жизни государства, так и исследующих, и оценивающих ее. Но всякое действие может быть истолковано только на основании нашего внутреннего опыта. Средства естественнонаучного исследования – число, мера, вес – здесь бессильны. Статистическое исследование может дать только внешний объективный материал, приобретающий ценность лишь вследствие психологического его истолкования. Такого рода научное исследование государства мы назовем субъективным .