Иван Упоров - Пенитенциарная политика России в XVIII–XX вв.

В пенитенциарной политике Российского государства начала XIX в. акцент делался по-прежнему на максимальном использовании ссылки в государственных интересах. Это подтверждается прежде всего тем, что именно ссылке (как в каторжные работы, так и на поселение) уделяется наибольшее внимание из всех видов наказаний, связанных с лишением свободы. В частности, серьезным изменениям подверглось управление ссылкой. Было сочтено нужным, чтобы все вопросы водворения ссыльных находились под общим наблюдением сибирского генерал-губернатора, а непосредственное их ведение – под контролем гражданских губернаторов, выделив для этого специальный аппарат и дав губернаторам в этой сфере достаточно широкую свободу действий. Тем самым правительство предполагало упростить и ускорить решение всех организационных, а также материально-бытовых вопросов, во множестве возникавших при поселении на конкретные места ссыльных преступников. Все это предусматривалось Положением о поселении в Сибири 1806 г. Основными местами поселения указывались Забайкалье и Нижнеудинский округ. Как и ранее, предполагалось оказывать поселенцам содействие в постройке домов, снабжении хлебом и семенами. Кроме того, предусматривалось не распределять их по различным населенным пунктам, а образовывать особые поселения [406].

В целом можно говорить о том, что первая четверть XIX в., по выражению Н. Г. Фельдштейна, была «эпохой коренных преобразований в русской ссылке» [407]. Далее будет показано, что именно в рассматриваемый период ссылка получит очень подробное и завершенное правовое регулирование, где задача колонизации уже никоим образом прямо не указывается (в отличие от отдельных императорских указов, о которых говорилось ранее). По утверждению того же Н. Г. Фельдштейна, в XVIII и начале XIX вв. государству так и не удалось решить с помощью наказания в виде ссылки поставленные перед ним задачи. Более того, этот автор писал о «полном крушении отдельных колонизационных попыток» (это не поколебало тем не менее стремления государства осуществить с помощью ссылки «мечту обратить Сибирь в густо населенную провинцию» [408]).

Нам представляется, что такая оценка излишне категорична, поскольку при всех недостатках и просчетах, с большим скрипом, но все же ссылка исполнялась, и государство реально имело от этого определенные результаты. В полной мере осуществить планы колонизации Сибири и извлечения выгод от эксплуатации труда осужденных преступников государство не смогло в силу следующих основных причин: отсутствия необходимых материально-финансовых средств, неподготовленности персонала, несовершенства государственного управления, отсутствия коммуникаций, отдаленности районов ссылки и др. Государство в значительной степени стало «заложником» присоединения огромных территорий, когда, с одной стороны, существовала крайняя необходимость в заселении окраинных земель, развитии в них промышленности и сельского хозяйства, укреплении границ; а с другой стороны – нехватка государственных «мощностей» и населения (рабочей силы), готового добровольно осесть в тех краях для реализации этих проектов.

Мы можем предположить, что здесь речь шла уже о стратегических государственных интересах. Поступиться своей государственной территорией Россия не могла, что было связано, во-первых, с установившейся мировой практикой, в соответствии с которой каждое государство стремилось расширить свои границы, что представляло собой объективный государственно-исторический процесс, и, во-вторых, с теми потенциальными природными богатствами, разработка которых сулила несомненные экономические выгоды. Исходя из этого, можно, пожалуй, говорить о вынужденности государства использовать отправку в отдаленные районы и труд осужденных (каторжные трудились на серебряно-свинцовых рудниках, солеваренных заводах, добыче угля, строительстве плотин и т. д.) к лишению свободы ради высших государственных интересов. Хотя, разумеется, данное обстоятельство ни в коей мере не оправдывает тех плохих условий, в которых осужденным приходилось отбывать наказание.

Заметим также, что неудовлетворительному состоянию реализации наказания в виде лишения свободы способствовало длительное отсутствие соответствующей законодательной базы. Соборное уложение 1649 г. и Артикул воинский 1715 г. уже давно отстали от реалий жизни, а многочисленные указы и решения местных (губернских) властей лишь усложняли, утяжеляли и запутывали государственное управление российской пенитенциарной системой. В результате, как писал П. Д. Калмыков, на практике нередко случалось так, что осужденные за тяжкие преступления привлекались к легким работам и, наоборот, совершившие деяния невысокой степени общественной опасности надрывали свое здоровье на возведении государственных сооружений или в рудниках [409]. О необходимости приведения законов в соответствие с реальностями жизни писал известный российский историк Н. М. Карамзин [410].

Что касается тюремных заведений, то устройство их в соответствии с передовыми европейскими пенитенциарными взглядами тогда еще не составляло актуальной задачи, поскольку, как мы отмечали, соответствующие научные идеи лишь начинали проникать в российское правовое сознание. «Созревание» этих идей до практических преобразований на правительственном уровне происходило долго и не имело сколько-нибудь систематического характера. Из заметных государственных мер в пенитенциарной сфере можно выделить лишь правительственное распоряжение (1808 г.) устроить в каждом губернском городе тюремные замки, где должны были предусматриваться отделения для разных категорий «колодников, смотря по роду их преступлений» [411]. Тюремные замки в губернских городах строились повсеместно, обойтись без них было невозможно, поскольку тюремные здания для предварительного заключения и наказания нужны были в каждом губернском центре. В уездных же городах дело обстояло хуже; и хотя там также имелись места лишения свободы, однако они, во-первых, использовались в основном для предварительного заключения и, во-вторых, устройство их было далеко от требований, вытекающих из упомянутого выше решения 1808 г. Так, сенатор Лопухин, производя осмотры нескольких губерний в 1800 г., в тюрьме Богучарского уезда Слободско-Украинской губернии обнаружил арестанта, скованного оковами в руках и ногах [412]. В целом же места заключения были «вовсе несообразны с новейшими улучшениями и усовершенствованиями пенитенциарной системы, а более приспособлены к существовавшим уже прежде тюремным острогам» [413].

Режим содержания арестантов в тюрьмах разных губерний был неодинаков, поскольку, как отмечалось, отсутствовало единое для всего государства законодательное урегулирование вопросов, связанных с реализацией наказания в виде лишения свободы. Условия отбывания наказания определялись, по существу, по усмотрению администрации места заключения. Арестанты в большей своей части не были заняты какими-либо работами. Посторонние лица могли без особых затруднений посещать заключенных, приносить пожертвования. Нередко вместе с преступниками содержались члены их семей, которые могли свободно покидать острог, в основном для сбора милостыни, и возвращаться обратно [414]. В начале XIX в. был издан, помимо указанных выше, ряд указов, касающихся тюремной сферы, причем большинство из них регулировало материально-бытовые и финансовые вопросы (в их числе: указы «Об отпуске средств на содержание детей арестантов»; «О продовольствии провиантом пойманных дезертиров, бродяг и беглых»; «О прибавке денег на содержание заключенных в Петербургской, Лифляндской и Курляндской губерниях», «О прибавке денег на содержание арестантов в Витебской губернии» и др.) [415]. В самом конце XVIII – начале XIX вв. были изданы первые тюремные инструкции, носившие локальный характер, т. е. предназначенные для отдельных тюрем.