Иван Упоров - Пенитенциарная политика России в XVIII–XX вв.

Так, В. П. Колесников писал: «На нарах теснятся так, что едва могут ворочаться; некоторые помещаются в ногах у других, на краю нар, остальные на полу и под нарами… какая тут духота, особливо в ненастную погоду… здесь полное отсутствие идеи человеколюбия…, одним словом, тут истинное подобие ада» [465](речь идет о 1828 г.). А инспектировавший в 1832 г. войска сибирского округа адъютант военного министра отмечал, что «хотя этапные и полуэтапные здания выстроены с наружнего вида и хорошо, но во внутренности оных жить… невозможно – в зимнее время по чрезвычайному холоду, а в летнее от проникающей через кровлю течи и других неудобств» [466]. К этому можно добавить, что, по сведениям А. Лохвицкого, на сопровождение ссыльных в каторгу государство должно было содержать почти восемь тысяч постоянной этапной стражи [467]. Приведем еще оценку российского публициста XIX в. Н. П. Огарева, который писал о «стонах мучеников… изнемогающих под железами по сибирской дороге» [468]. Вместе с тем нельзя забывать о том, что в России был ярко выражен сословный принцип, который сказывался, и сильно, и в данной области. В литературе отмечается, что «знатных же каторжан, продвигавшихся по тракту на конных тройках, простой народ величал князьями и генералами, фельдъегери рассыпались перед ними в любезностях, администрация оказывала им всяческое внимание – вплоть до роскошных обедов» [469].

Возникает вопрос: не дешевле ли государству было исполнять лишение свободы не в отдаленных сибирских краях, а в европейской части России, где не требовалось большей части указанных выше затрат? Очевидно, дешевле. Однако правительство продолжало нести бремя затрат на организацию тяжелого и долгого сначала пешего этапирования, а затем с использованием железной дороги и других транспортных средств. Мы полагаем, что это объясняется прежним стремлением государства использовать труд осужденных преступников для продолжения колонизации, заселяя и укрепляя отдаленные окраины, а также в качестве дешевой рабочей силы на строительстве крупных стратегических объектов (мостов, плотин, железной дороги), где привлечь вольнонаемных в достаточном количестве не представлялось возможным ввиду, во-первых, малонаселенности сибирского края, во-вторых, невозможности государства стимулировать их высокой оплатой труда, в-третьих, наличием крепостничества. Таким образом, продолжалась традиция, установленная в XVII в., когда ссылка только начиналась.

Кроме того, видимо, повлияло, и существенно, то обстоятельство, что в России к 20-м гг. XIX в. в высших эшелонах власти не сложилось однозначное понимание целей и задач наказания вообще и лишения свободы (и прежде всего ссылки) в частности. Имевшиеся же научные концепции (прежде всего «Наказ» 1767 г.) еще не имели такой силы, чтобы быть ориентиром для государственных органов, ведавших исполнением ссылки.

На основании приговоров судов каторжные разделялись на три разряда. К I разряду относились присужденные к каторге без срока или на срок свыше 20 лет; ко II разряду – присужденные на срок от 8 до 20 лет; к III разряду – на срок от 4 до 8 лет. Разные разряды каторжных различались знаками на платье; бессрочные имели «знак от всех прочих отличный» [470]. Каторжные всех разрядов с поступлением на работы причислялись к отряду испытуемых и содержались в острогах, при этом предписывалось строго соблюдать «все постановленные о тюремном содержании правила». Каторжные, подавшие в течение времени, назначенного для испытания, надежду на исправление, перечислялись в отряд исправляющихся.

Интерес здесь вызывают критерии исправления, поскольку этот аспект во многом определяет уровень соответствия пенитенциарной политики государства передовым современным пенитенциарным идеям. Согласно ст. 96 Устава о ссыльных таковыми были: 1) доказательства покорности начальству; 2) воздержанность; 3) опрятность; 4) трудолюбие [471]. В рассматриваемом документе эти критерии больше никоим образом не затрагиваются и не упоминаются. Отметим то обстоятельство, что перечень и формулировки критериев исправления сохранили первоначальную редакцию и, таким образом, действовали почти сто лет. Это может свидетельствовать о том, что государство в XIX в. не было заинтересовано в их изменении, что, на наш взгляд, в определенной степени объясняется доминированием в обществе сословного признака.

По мнению И. Я. Фойницкого, фактически критерии исправления не действовали, а перевод из отряда испытуемых в отряд исправляющихся осуществлялся исключительно по формальному признаку, т. е. с учетом лишь установленных сроков пребывания в качестве испытуемых [472]. На взгляд С. В. Познышева, «отряды испытуемых и исправляющихся в глазах тюремной администрации получали значение каких-то формально представленных категорий, через которые механически единообразно должны проходить арестанты, почти вне всякой зависимости от характера перемен в их нравственном мире» [473]. О чисто «формальном делении» каторжан на испытуемых и исправляющихся писал Д. А. Дриль [474].

Действительно, критерии исправления носили слишком общий характер, и их трактовка всецело исходила от субъективного усмотрения администрации места отбывания каторжных работ. Так, первый критерий («покорность начальству») хотя и подразумевал прежде всего надлежащее исполнение каторжными установленных правил поведения, все же стимулировал больше показное «исправление», чем искреннее стремление вести законопослушный образ жизни. «Воздержанность» как критерий без соответствующего разъяснения также был малоприменим практически; здесь имелось в виду, очевидно, воздержание от совершения «дурных» (терминология того времени) поступков, но в этом случае данный критерий мало отличался от первого по своему содержанию. «Опрятность» вряд ли можно считать существенным критерием исправления осужденного преступника, поскольку это качество мало влияет на криминогенные свойства личности человека. Вместе с тем нельзя не отметить, что последний критерий исправления – «трудолюбие» вполне соответствовал ведущим направлениям пенитенциарной деятельности европейских государств и являлся весомым критерием исправления. Этот критерий прошел проверку временем. Он был и остается одним из основных показателей, по которому осужденные к лишению свободы получают различные льготы. Изменялось лишь его название («честное отношение к труду», «честный труд», «выполнение норм выработки» и т. д.).

При всем этом в Уставе о ссыльных ничего не говорилось о возможности или невозможности перевода каторжных из отряда испытуемых в отряд исправляющихся, если по отбытии установленного срока они не подавали «надежду на исправление», т. е. не отличались ни покорностью начальству, ни воздержанностью, ни опрятностью, ни трудолюбием. В результате такой неопределенности главенствующими нормами, которыми и руководствовались на практике, были статьи о сроках пребывания в качестве испытуемых, и в этом смысле И. Я. Фойницкий, конечно же, совершенно прав, говоря о практическом отсутствии критериев исправления каторжников [475].