Александр Петров - Предметная иерархия нормативных правовых актов. Монография

Думается, одним из наиболее ярких примеров проявления иерархического начала во взаимодействии сущностно-содержательного и формального уровней права служит проблема правового закона.

По сути, формулировка данной проблемы («закон может быть неправовым!») – это уже выражение вопроса о том, насколько господствующие правовые цели, идеалы и ценности нашли свое отражение на уровне формы права. Как только ставится вопрос, является ли закон правовым, устанавливается иерархическое превосходство сущности и содержания права над его формой.

Отметим, что, когда в современной литературе идет речь о критериях «степени меры права в законе» [106], по сути, речь идет о формулировании критериев иерархического соотношения сущностно-содержательного и формального уровней в праве.

Так, в концепции естественно-позитивного права основным критерием правового закона является постулат о признании законом человека, его прав и свобод высшей ценностью [107]. Указанный общий главный критерий конкретизируется в ряде иных, поэтому «… каждый отечественный закон должен:

– выражать волю и интересы большинства народа;

– соответствовать принципам и нормам о правах и свободах человека (по объему видам и т. п.)…;

– гарантировать всем индивидам равное обладание всеми правами и свободами;

– обеспечивать каждому человеку свободу выбора поведения, не запрещенного правовым законом;

– не допускать нарушения прав и свобод других людей при осуществлении человеком и гражданином своих прав;

– обеспечивать всем индивидам равную защиту, прежде всего судебную, прав и свобод, а также их самозащиту;

– закреплять обязанность государства, его органов соблюдать и защищать права и свободы человека и гражданина;

– устанавливать взаимную ответственность государства и личности за невыполнение обязанностей и злоупотребление правами» [108].

Следует заметить, что вышеперечисленные иерархические критерии были восприняты в отечественном праве после его кардинальной перестройки в начале 1990-х гг. под сильным влиянием идеологии либерализма. В Конституции России 1993 г. появились немыслимые до того положения, устанавливающие глубинные (на сущностно-содержательном уровне) иерархические связи в праве, которые были восприняты в новом законодательстве и юридической практике. К числу таких конституционных положений можно отнести следующие:

1. «Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием» (статья 18 Конституции РФ).

2. «Перечисление в Конституции Российской Федерации основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина» (часть 1 статьи 55 Конституции РФ).

3. «В Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина» (часть 2 статьи 55 Конституции РФ).

Смена господствующей правовой идеологии обусловила структурные изменения в иерархии на уровне внешней и внутренней форм права.

Так было сформулировано принципиальное положение о приоритете международного права над национальным : «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора» (часть 4 статьи 15 Конституции РФ).

Глобальные изменения при радикальной смене правовой идеологии возможны и в иерархическом построении внутренней формы права. Так, в результате победы советской власти был провозглашен и обоснован приоритет публичного права над частным и «положение, высказанное в 20-е годы при разработке Гражданского кодекса РСФСР В. И. Лениным о том, что «мы ничего «частного» не признаем, для нас всё в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное», длительное время служило методологической установкой для юридической теории и практики» [109].

Например, в письме В. И. Ленина Д. И. Курскому от 20.02.1922 «О задачах Наркомюста в условиях новой экономической политики» эта мысль проведена в ультимативной форме: «Идет подготовка нового гражданского законодательства. НКЮст «плывет по течению»; я это вижу. А он обязан бороться против течения. Не перенимать (вернее, не дать себя надувать… старым юристам, кои перенимают) старое, буржуазное понятие о гражданском праве, а создавать новое. Не поддаваться Наркоминделу, который «по должности» тянет линию «приспособления к Европе», а бороться с этой линией, вырабатывать новое гражданское право, новое отношение к «частным» договорам и т. п. Мы ничего «частного» не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное… Отсюда – расширить применение государственного вмешательства в «частноправовые» отношения; расширить право государства отменять «частные» договоры; применять не corpus juris romani к «гражданским правоотношениям», а наше революционное правосознание; показывать систематически, упорно, настойчиво на ряде образцовых процессов, как это надо делать с умом и энергией; через партию шельмовать и выгонять тех членов ревтрибуналов и нарсудей, кои не учатся этому и не хотят понять этого» [110]. В письме в политбюро ЦК РКП(б) «О Гражданском кодексе РСФСР» от 22.02.1922 Ленин высказался еще более категорично: предполагая, что «в Совнаркоме совершенно изгадили… гражданский кодекс», он предлагал создать «комиссию из трех юристов, за которых можно ручаться, что они правильно понимают дело», которая в кратчайшие сроки должна была подготовить изменения и дополнения в проект ГК РСФСР, которые были призваны «полностью обеспечить интересы пролетарского государства с точки зрения возможности контролировать (последующий контроль) все без изъятия частные предприятия и отменять все договоры и частные сделки, противоречащие как букве закона, так и интересам трудящейся рабочей и крестьянской массы. Не рабское подражание буржуазному гражданскому праву, а ряд ограничений его в духе наших законов, без стеснения хозяйственной или торговой работы» [111].

Напротив, когда правовая идеология кардинально изменилась, многие юристы, до этого теоретически обосновывавшие превосходство советского государственно-правового строя, стали говорить и писать о частном праве как о «суверенной территории свободы» личности, его драматической судьбе в России, о необходимости возрождения, а также о том, что именно частное право является «настоящим» правом для личности, а публичное стало рассматриваться, прежде всего, как нормативное продолжение государства [112]. Тем самым обосновывалось иерархическое преимущество частного права над публичным.