Александр Чучаев - Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского

Фейербах указывает: «Что государство имеет право, а при тяжких преступлениях даже и обязанность, наказывать покушение – это не подлежит никакому сомнению. Кто раз ступил на путь преступления, тот редко возвращается вспять. Кто стоит уже одной ногой на границе, тому легко перешагнуть эту границу. Если государство угрожением закона должно предупреждать преступления, то оно должно грозить наказанием и за такие действия, которые хотя еще и не представляют собою преступления, но составляют или приготовление, или начало совершения» 274.

Субъективная опасность как основание наказуемости неоконченного преступления признавалось не всеми криминалистами XIX в. Кёстлин, например, утверждает, что оно ведет к положению, отрицающему необходимость дифференциации ответственности за оконченное и неоконченное преступление.

Поэтому предлагалось к указанному уголовно-политическому основанию уголовно-правового преследования за неоконченную преступную деятельность присоединять правовое, видя в ней не только опасное, но и преступное нарушение охраняемых законом прав и благ (например, Цехариэ).

Некоторые же ученые видят наказуемость неоконченного преступления в одной его преступности, отбрасывая, таким образом, уголовно-политические основания ответственности за него. Так, Гельшнер пишет: «Покушение преступно как осуществление преступного умысла, проявленное деятельностью субъекта… Покушение само по себе есть действие преступное и, как таковое, должно быть наказуемо. Поэтому ошибочно считать покушение действием самим по себе безразличным, которое будто бы запрещается законом только по его опасности или вследствие других соображений полезности» 275.

По сути, аналогичные доводы приводит Хоп. По его мнению, «истинная и последняя внутренняя причина наказуемости покушения заключается в том, что покушение носит на себе признаки преступного действия, чрез начатое правонарушение открывается фактическое оскорбление правового порядка» 276.

Обосновывая свою позицию, Кёстлин в первую очередь указывает на то, что в неоконченном преступлении преступная воля объективируется вовне, хотя и не в полной мере, именно поэтому оно признается преступным. «Главнейшим моментом является здесь воля не потому, что она опасна, общеопасна и пр., а потому что она стремится к основному (принципному) нарушению права» 277.

По Сергеевскому, в случаях, когда предварительная преступная деятельность сама по себе содержит состав самостоятельного преступления, наказуемость последнего определяется по общим правилам. Следует заметить, что это положение сохранилось и в современном уголовном праве.

Обнаружение умысла он раскрывает через составляющие его элементы: субъективный – наличие сформированного умысла и объективный – сообщение о нем. Последнее может быть реализовано в любой форме, которая объективирует вовне наличие преступного умысла. Например, в ст. 7 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных называются «угрозы, похвальбы и предложение сделать какое-либо зло».

Наказуемость обнаружения умысла, по мнению автора, зависит от двух обстоятельств: во-первых, если он, хотя и проявляется вовне, но при этом для его реализации не совершается никаких действий, имеет место «cogitationis poenam nemo patitur» 278; во-вторых, законодатель признает возможным наказывать как за предварительную преступную деятельность в исключительных случаях, прямо предусмотренных в законе. В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных указывается, что ситуации, «в коих за умысел, смотря по роду и важности преднамеренного преступления, назначается наказание, именно означены в законах» (ст. 111).

Сергеевский допускает возможность признания второго вида обнаружения умысла в качестве самостоятельного преступления, если в нем самом уже заключается вред. Однако приведенный пример о подбрасывании подметных писем с угрозой поджога показывает, что автор не различает обнаружение умысла и преступления, совершаемого в вербальной форме.

Приготовление к совершению преступления как стадия предварительной преступной деятельности впервые выделено во французском законодательстве 279; немецкое и российское законодательство его не знало. В ст. 8 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных оно определяется как приискание или приобретение средств для совершения преступного деяния. По сути, об этом же говорится в ст. 50 Уголовного уложения – «приобретение или приспособление средств для приведения в исполнение умышленного преступного деяния».

В теории уголовного права приготовительные действия трактуются более широко. К ним относятся «запас материалов и средств; приспособление этих материалов и средств к употреблению для предположенной цели; собирание необходимых сведений о времени и месте, удобных для совершения преступного деяния; устранение препятствий, которые могут явиться; поставление себя самого в надлежащее положение для начала действий. Кроме того, сюда же могут быть отнесены: приготовление средств для избежания наказания, принятие мер, которые дали бы возможность воспользоваться плодами преступного деяния» 280.

Как видим, в характеристике приготовления криминалисты XIX в. близко подошли к современной трактовке этой стадии совершения преступления.

По общему правилу приготовление к преступлению уголовно ненаказуемо. Ответственность наступает лишь за приготовительные действия к совершению преступлений, когда об этом прямо говорится в законе. Например, согласно Уложению о наказаниях уголовных и исправительных предусмотрена уголовная ответственность за приготовление к убийству, за поджог как приготовление к совершению другого преступления и т. д.

При оценке взглядов Сергеевского на покушение, соотношение приготовления и покушения как стадий совершения преступления надо исходить из того, что деление предварительной преступной деятельности на указанные виды он признавал неправомерным. «Как бы мы ни определяли приготовление и покушение, всегда останутся в конкретных случаях такие формы, которые не подойдут ни под то, ни под другое определение, и авторы признавали, наоборот, одинаково будут приближаться и к тому, и к другому определению… Прием старого права, не отделявшего приготовление от покушения формальными признаками и рассматривавшего всю предварительную деятельность как одно целое, заслуживает предпочтения…» 281.

Впервые эта позиция ученым была высказана в 1883 г. в замечаниях на проект общей части Уголовного уложения, однако законодатель, на наш взгляд, обоснованно ее отверг. В целом не была она воспринята и в российской науке уголовного права 282, хотя, надо сказать, такая точка зрения высказывалась в зарубежном уголовном праве и исходила из того, что граница между приготовлением и покушением произвольна и неясна 283.